Собрание сочинений (Том 2) (-)

Орлов кончил писать и спрашивает, где доктор. "А я же не могу знать", - отвечает матрос. В это время в дверях появляется странная фигура: худой, чрезвычайно бледный мужчина с редкой и рыжей бородой; нос, углы губ, веки и борода висят у него вниз, как отмокшие; на голове - барашковая шапка, одет в синий какой-то капот с остатками серебряных пуговиц.

- Доктор, не хотите ли чаю с нами? - говорит Орлов.

Не ответив, доктор садится на стульчик; в руках у него - длинная палка, положив на нее руки, он смотрит на лампу.

- Хожу весь вечер, хожу - нет нигде свечки. Неприятно в темноте сидеть, - говорит он тоскливым голосом.

Орлов спрашивает его, не прибыло ли еще больных в команду, рассказывает про сегодняшний день. Мы беседуем о разных вещах, касающихся войны и не касающихся.

- Свечки нельзя найти здесь, как неприятно, - опять говорит доктор.

За все это время он ни разу не пошевелился.

После чая мы выходим на воздух, двигаемся мимо плетней и орешин вниз к потоку; от луны, чуть задернутой туманом, светло. Доктор с длинной палкой медленно идет за нами. Я обращаюсь к нему, говорю, что никогда в жизни не видел подобной красоты - сочетания моря, снега и цветов.

- Что-то мне мало нравится природа. Так, какая-то, - говорит доктор, в Киеве лучше. - И, постояв, он возвращается в лагерь.

Мы переходим через мостик; на косогоре виден костер, темные фигуры солдат и профиль большой пушки.

- Ровно в половине седьмого она разбудит нас, - говорит Орлов. - Я вам советую дождаться обоза; вьюки пройдут около восьми часов, с ними и доберетесь до позиций.

Мы так же медленно возвращаемся; летучая мышь все время ныряет над головами, должно быть она привыкла, что около людей толкутся комары.

- Что это доктор какой мрачный? - спрашиваю я.

- Так. Он, знаете, из Киева, домосед, - отвечает Орлов, - человек очень все-таки хороший.

Доктора мы встречаем около домика.

- Достали свечку? - кричит Орлов.

- Матрос нажевал воска, устроил свечку; воняет очень, как у покойника, - отвечает доктор тихим голосом.

В комнате уже приготовлена мне походная постель: парусина, растянутая на множестве ножек, таких тонких, что страшно повернуться. Орлов ложится на кошме не раздеваясь, только сняв фуражку. Перед сном он копается в своем имуществе: ранце, где лежит смена белья, коробка папирос, бутылка коньяку и рыжая, простреленная папаха, - вынимает солдатскую газету, издаваемую в крепости, придвигает лампу и устраивается почитать на ночь, но я успеваю только повернуться на своей сороконожке - Орлов уже спит.

Разбудил меня глухой выстрел и грохот, долго катавшийся по ущельям. Я открываю глаза. Совсем светло, за окном - легкий туман и пощелкивают соловьи. Орлова уже нет в комнате; его голос, еще более хриплый, и голоса солдат слышны с крыльца. Матрос опять приносит подпрыгивающее на сковородке сало и чай в банках из-под варенья.

- Доедете с вьюками до питательного пункта, - говорит мне Орлов. Лошадь оставите при палатке, а сами лезьте наверх, где стоит наша батарея; оттуда видны турецкая равнина и Хопа, ее сейчас обстреливают наши суда. В батарее спросите капитана Н. Милейший человек, он вас и завтраком покормит, да кстати не забудьте посмотреть на Маньку, на его денщика. Знаменитый денщик! Приготовляет баранину на тридцать восемь фасонов, пудинг из нее делает. Был с ним такой случай: сидел капитан с этим Манькой на горе, в снегу. Внизу - деревня, позади нее - турки; деревня пустая - одни куры бродят. Капитан загрустил, напала на него меланхолия. Манька все поглядывает на его благородие, видит: дело плохо. А на горе в ту пору одни только сухари ели. "Поесть бы вам курятины", - говорит ему Манька. Капитан чего-то буркнул в ответ, Манька ушел; а потом смотрят - он в деревне за курами бегает и турки по нем стреляют из окопов. Он все-таки одного петуха схватил да в кусты с ним, за камни. Притащил на гору и сварил. Капитан ему говорит: "Не могу же я тебе, дураку, за петуха крест дать. Не смей больше слезать с горы без моего разрешения".

Ровно в восемь часов прошли провиантские вьюки. Я сел на свою лошаденку и тронулся за ними. Узкая тропа вилась вдоль ущелья. Внизу в камнях шумел поток. С правой стороны поднимались то отвесные скалы, то откосы, поросшие рододендронами и чинарами; с левой стороны - обрыв.