Алексей Петрович лежал на боку в одноместной каютке, обитой жестью и выкрашенной под орех. Около двери бежала вода в раковину. Дрожали жалюзи. Солнечный свет, отражаясь в реве, проходил сквозь щели жалюзей, играл на белом потолке зыбкими зайчиками.
На столике перед зеркалом стоял графин с водкой и тарелки да еще табак в газетной бумаге, на полу - раскрытый чемодан, почти пустой, и пальто в ногах.
Усыпителен в летний зной мирный стук машины, и легко дремать на мягкой койке, обдуваемой ветром через окно. Алексей Петрович похрапывал, лицо его было розовое, как у пьяниц. Он почти ничего не ел за последнее время, только пил, щипля невкусную пищу. Когда же слишком начинал жечь алкоголь и пересыхало во рту, он, морщась, просыпался, протягивал руку за бутылкой с квасом, отхлебывал и повертывался к стене, подогнув колени.
На реке есть хочется ужасно, и, кажется, не успели отобедать, а уже зовут к полднику. "Недурно бы теперь солененького", - подумал князь, когда услышал стук в дверь каюты, и сказал спросонок:
- Ау, - и приоткрыл глаз.
В дверь опять постучались. Князь проговорил дребезжащим голосом:
- Приготовь-ка мне, дорогой, похолоднее графинчик да что-нибудь там...
"Что-нибудь солененькое - это хорошо, - подумал он, - под тешку малосольную с хренком можно выпить". Но стук в дверь продолжался.
- Что тебе нужно, черт? - воскликнул Алексей Петрович, спуская с койки ноги, и отомкнул задвижку.
Дверь осторожно раскрылась, и вошел монашек с косицей и в скуфейке. Кончики пальцев он держал в рукавах подрясника.
- А ты говоришь - черт, - проговорил монашек. - Здравствуй! - и низко поклонился, потом с улыбкой осмотрел беспорядок в каюте.
Князь с испугом глядел ему в синие-синие ясные глаза на рябоватом и мелком лице. Да и весь вид монашка был мелкий и не то что потрепанный, а казалось, трепать-то в нем нечего было.
- Я за милостыней, - продолжал монашек. - Капитан у нас хороший человек: "Ладно, говорит, проси, только не воруй". А мне зачем воровать, когда и так дадут. Про тебя он сказал - запойный. А ведь ты не совсем запойный, а? Уж тебя-то я хорошо знаю.
Он сел рядом и руки положил на колени Алексею Петровичу; князь отодвинулся, тараща припухшие глаза.
- Кабы не тоска, человек должен в свинью обратиться. Ведь так, милый? - спросил вдруг монашек.
Алексей Петрович кивнул головой, коротко вздохнул и ответил:
- Хуже, чем я, жить нельзя! - Потом спохватился и сказал сердито: Послушай, я тебя не звал, ты зачем затесался? Уйди, пожалуйста, и без тебя скучно.
- Ни за что не уйду, - ответил монашек. - Ты, я вижу, совсем поспел. Нет, я от тебя не отстану.
Алексей Петрович тряхнул головой, все у него перепуталось и поплыло. Потом проговорил тоскливо:
- Неужели ты мне представляешься? Да, значит, очень плохо. Послушай, ты водку пьешь?
- Зачем ее пить?
Алексей Петрович опять поднял мутные глаза, - лицо монашка словно плавало по каюте.
- Пей! Убью! - заорал Алексей Петрович не своим голосом. Но монашек продолжал улыбаться. Князь, обессилев, лег и закрыл глаза.
- Ай-ай-ай! Дошел же человек до чего! - Помолчав, монашек проговорил неожиданно громким и резким голосом: - А я тебя другим хмелем напою. От. моего хмеля сыт будешь, и сыт, и жив... Слушай меня... Много тебе было дано, а ты все растерял. Но ты для того растерял, чтобы не многое найти, а вечное. Встань и, куда прикажу, туда пойдешь.
"Не кричи, все сделаю, ушел -бы лучше", - подумал князь. Монашек нагнулся над Алексеем Петровичем и погладил его по голове. Князь опять зажмурился..
- Милый, идем со мной, - продолжал монашек. - Верно говорю - обрекись. Скоро к Ундорам подойдем, там и слезешь; меня найдешь на берегу. Подумай хорошенько да приходи. Понял?
Он постоял тихонько, потом, должно быть, вышел, - щелкнула дверная щеколда.
Алексей Петрович продолжал лежать, с натугой собирая мысли, чтобы сообразить - действительно ли говорил с ним сейчас человек, или только привиделся?
Так прошло много времени. Зайчики на потолке давно погасли, в каюте становилось все темней, и скоро над зеркалом, раскаляясь, сама зажглась лампочка.
- Ерунда, - сказал князь. - Вчера вот тоже мне жокей какой-то мерещился в желтом картузе.
Он слез с койки, взглянул на себя в зеркало и, с трудом волоча ногу, поплелся в рубку второго класса, где и сел в уголок, ни на кого не глядя, а чтобы не слышать разговоров, облокотился о стол, прикрыл уши ладонями. Лакей принес холодный графин с водкой и севрюжку. Князь налил запотевшую рюмку, поперчил, медленно выпил и, выдыхая из себя винный дух, покосился на рыбу.
Пароход в это время заревел и стал поворачивать. Штору в окне надуло, за соседним столом сказали уверенно:
- Ундоры...
Алексей Петрович сейчас же вскочил и спросил негромко:
- Неправда? - потом вышел на темную палубу.
Поворачивая к пристани, пароход взволновал черную воду. Из-под борта, освещенная иллюминатором, вынырнула лодка с двумя мальчишками: один греб, другой играл на балалайке. Лодка скрылась в темноте.