Собрание сочинений. Том 2. Фантастические поэмы и сказки

подушки в пуд пуховые,
сто тысяч птиц ощипано,
пружинами пищит она.

Пора, уж ночь, и ждать невмочь. Браду на грудь повесил он, устал, зевается хрычу.

А вот царице весело: «Гулять хочу, плясать хочу!»

Дан знак скрипачам,
чтоб расправили усы
и приставили к плечам
Страдивариусы.

Пианисты

забренчали,
тромбонисты
заурчали,
шестеро
капельмейстеров
палочками
постучали,
чтобы трубы
помолчали.

Что играть —

назначили,
начали!

Вышла Настя на круг, вынула платочек, настучал каблук сотню многоточек:

— Чтоб пеклись на печи
новые царевичи,
эх, дайте почин,
скрипачи гуревичи!

Ты не кукси, кума,

лучше Макса нема,
я царей нарожу
выше максимума!

Поздравляй, народ,

С коронацией,
станет Настин род
скоро нацией!

Эх, тех-тех-тех,

девка Настя я,
у меня в животе
вся династия!

Отплясалась, села, часто дышучи. «Царь, пора нам отсель. Вишь, гостей окосело уже больше тысячи. А пойдем мы с тобой не в постель, а на стог духовитого сена. Я-то знаю, что ценно. Айда на сеновал, да чтоб крепко там целовал. Эй, девчата, подать сарафан! Да чтоб был к утру самовар».

За ночь оба утомилися.
В баньке доброй утром мылися.

В новой спальне двери заперли.

Может, спали, может, чай пили.

Сказ пятый

А с того сеновала восемь с четвертью лун миновало.

И приносит Настасья к Максову трону первую тройню царевичей — пузанов, крикунов, ревмя-ревичей, пухлых, как куклы.

С вихорьками головки, как луковки, земляничные ротики и животики точно тыковки. «Носы тычком, волоса торчком!» — зашептались чевой-то вельможи. «Цыц! Пасть ниц! Говорить, что похожи!»

Нету края радости царской, сам трещит перед ними бубенчатой цапкой, перстами щелкает, устами чмокает, назначает Фадея к царевичам дядькой. Награждает медалью. Доволен.

И чтоб бить с колоколен четырнадцать дён. Первый колокол с дом и с червонец последние.

Бей, звонарь Спиридон, в громовые, медовые, медные.

Ранним утром до зари
влезли наверх звонари.
Спиридон, Мартын, Антон
начали перезвон.

День и ночь деньги вниз

с колоколен тренькались,
падали как миленькие
гривенники, шиллинги,
стерлинги, пфенниги, —
деньги, деньги, где ни кинь.

В била бил звонарь Мартын —

медный сыпался алтын,
а за ним полтинники
и пятиалтынники.
Тонко тинькали за ними
центы, пенсы и сантимы,
форинты и крейцеры,
чтоб росли скорей цари.

Зазвонил звонарь Антон,

гудом полон град Онтон,
забубнили гульдены
золотыми бульбами,
в колыбели на перины
дробно сыплются флорины,
колокольня — ходуном,
звон — серебряным рублем.

Рукавицей дубленой —

ан — ударил Спиридон!
За рублем дан дублон,
ливнем хлынули дублоны,
потонул в дублонах трон,
балдахины и колонны
в грудах гульденов и крон,
и повсюду — где ни стань —
на рожденье платят дань,
что ни день, что ни день —
дань течет из деревень…

Отзвонили праздничный благовест, накричались принцы, наплакались, дело их. Отбаюкали первых троих, молоком из грудей отпоили, из Царь-пушек про них отпалили, слышь — вторые пищат, заагукали. Только год, и опять же — приплод. Вот какой переплет. Настя к трону приносит тройню вторую — двух сыночков и дочь.

И опять же пируют.

Что ни день, что ни день —
дань течет из деревень,
за дорогу, за корову
деньги сыплются в корону.

Год еще прочь, и Настасья царю-государю к столетью третью тройню везет. Государю везет! Только стал он тревожиться очень. Озабочен, потерял и сон и покой. И понуро глядит, не осанисто. Полюбил он сыночков любовью такой — всех желает устроить в цари. Вдруг какой без престола останется? Межусобья начнутся да мести. Пусть царят себе вместе! Стульев хватит на всех. В государстве-то, эх, все на царские плечи. Всем семейством-то легче.