Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович

— Можно ли так рассуждать? И в механике есть поэзия, когда мысль взлетает и рождается новое. А просто работа — скука страшная!

Пава Романовна на минуточку задумалась.

— Я нигде не работаю, а мне не скучно…

— Вы — другое дело!

— Другое? — Ее жгучие глазки широко открылись, но она не обиделась, а только встряхнула кудрями. — Ну, хорошо, пусть я другое… Иван Иванович, скажите, вам скучно бывает?

— Мне? Нет, я, пожалуй, никогда не испытывал скуки. Столько интересного!

— Но что же, собственно, интересного? Люди вас окружают больные, охающие, умирающие…

— Положим, умирающих немного. А больных и охающих я стараюсь превратить в здоровых. Десятки тысяч людей, избавленных от разной напасти, — таков будет мой итог к старости. Целая армия возвращенных в строй! Разве этого мало для оправдания одной жизни?

— Значит, вы довольны собой?

— Если бы я был вполне доволен, то все пошло бы по замкнутому кругу. Тогда могла бы появиться скука. Но человек, занятый любимым трудом, имеет возможность двигаться вперед, расти. А я свою работу люблю.

— Я хоть сейчас набрал бы охапку стланиковых веток — и тягу домой! — весело сказал Иван Иванович Ольге.

— Успеешь еще.

— Придется потерпеть, чтобы Пава не обвинила меня в подрыве устоев общества! Да-да-да, это у нее здорово получается: «Клянусь честью!» Но вечером я откладываю все занятия, надеваю твой фартук и открываю собственную кухню! Настойка из стланика, настойка из краснотала, салат-пюре из толченой хвои… Я стану комбинировать, пробовать, искать.

— Вы думаете, его надо искать? — спросила Пава Романовна, привлеченная широкими жестами доктора.

Иван Иванович обернулся к буйной ватаге, шумно бредущей следом.

— Кого «его»? Таврова? Ну, он, наверно, уже дома. Я совсем о другом.

«Вот так и надо работать! — глядя на мужа, подумала Ольга. — Совершенно одержим своими идеями».

Она вспомнила, как лет восемь назад Иван Иванович начал искать новые пути в работе. Страстность сочеталась у него с диковинным упорством и усидчивостью. Занятия в нейрохирургической клинике он, уже опытный хирург, начал почти с азов, а через три года блестяще защитил кандидатскую диссертацию. Когда для проработки подсобного материала к теме потребовалось знание немецкого языка, он попутно овладел и языком. Ольга вспомнила его благодарность и уважение к светилам избранной им науки. Нейрохирургия! Это слово он произносил с благоговением.

«Да, я люблю его и горжусь им. Но беда в том, что мы живем без контакта. Я сразу отстала и вот всю жизнь не успеваю, задыхаюсь, а он если и оглянется, то каждый раз с улыбочкой, не сознавая, как мне тяжело бежать за ним».

40

Утром Ольгу разбудил воющий гудок фабричной сирены; помаргивая спросонья и тревожно прислушиваясь, она взглянула на Ивана Ивановича. Доктор, тоже разбуженный этим воем, лежал с открытыми глазами.

— Пожар, что ли?

Где-то далеко забухали выстрелы.

Ольга вскочила, босиком, в одной ночной рубашке подбежала к окну и распахнула его. Пасмурное утро дохнуло в комнату мозглой сыростью. Дождь, всю ночь стучавший по крыше, перестал, и над прииском неподвижно висела густая белесая мгла, не видно было ни гор, ни домов поселка.

— Что случилось? — спросил Иван Иванович. Ольга, не ответив, высунулась в окно и увидела Елену Денисовну с Наташкой на руках.

— Вы не знаете, почему гудок? Кто стреляет? Елена Денисовна перевалила Наташку, укутанную клетчатым платком, на другую руку и, прижимая к груди тяжелый живой сверток, посмотрела на Ольгу.

— Тавров потерялся. Он ведь не вернулся вчера. Я Наташку понесла было в ясли, слышу: гудок. Ну, думаю, пожар!.. А тут бежит шофер Пряхина… Заблудился, говорит, Тавров. Искать пошли, вот и стреляют.

— Ну, что там? — с нетерпением спрашивал Иван Иванович, торопливо одеваясь.

— Тавров потерялся! — растерянно повторила Ольга слова Елены Денисовны, провожая ее остановившимся взглядом. — Не пришел домой… Вот и стреляют.

— Как это он отбился от нас?! Не живал здесь, местности не знает… И понесло же его одного! — сказал Иван Иванович с искренним огорчением.

— Побродит и вернется, — неуверенно промолвила Ольга, смущенная и опечаленная.

— В тайге бродить не так просто! — Ивану Ивановичу даже стало досадно на Ольгу за ее наивное предположение. — Если бы заблудился ваш стихоплет, наверное, закудахтали бы, как куры.

— Да, уж наверно! — сказала она сердито.

Весь день у нее прошел за письменным столом, но работалось плохо. Тогда она принесла подобранные ею книги о добыче золота и путешествиях по Сибири и Дальнему Востоку. Однако сосредоточиться на чтении тоже было трудно, и Ольга то и дело, заложив ладонью страницу, да так и забывшись, смотрела на мокрые от дождя стекла окон. За окнами выла сирена, и ее вой особенно настраивал на скорбный лад.