Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович

— Я? Чему же мне особенно радоваться? Просто смирилась со своим положением, и все! Пусть будет еще один ребенок. Нам он не помешает. Только бы поскорее разделаться, а то уже некрасиво… Правда, дисгармония получается! — Пава Романовна неторопливо поднялась с места и, повертываясь перед зеркалом, сказала задумчиво. — Похожа на кенгуру. Точно! А что еще дальше будет!

— Но дети заполняют вашу жизнь? Привязывают вас к мужу? — нерешительно, сделав над собой явное усилие, спросила Ольга.

— Привязывают? Да, конечно, все-таки семья… — сумев придать своему хорошенькому лицу выражение значительности, однако неопределенно сказала Пава Романовна, сбитая с толку серьезностью Ольги, но тотчас, спохватившись, рассмеялась. — Приходят же в голову душеспасительные мысли! Конечно, дети — надежный якорь. При всех условиях они связывают, а насчет признательности мужу за их появление… Да что вы меня спрашиваете? — возмутилась она, подозревая ловушку. — У вас ведь был ребенок!

— Да, у меня был…

— Если вы тогда больше любили Ивана Ивановича, значит, вам надо опять родить.

Ольга почувствовала облегчение, выпроводив веселую говорунью, собрала и спрятала свои бумаги, взяла книгу и легла на диван в спальне, накрывшись мягким клетчатым одеялом… Этот плед принадлежал покойной матери. Когда она болела, то сидела в кресле, накинув его на колени. Маленькая Ольга любила прикладываться щекой к его ярким клеткам, в то время как легкая родная рука нежно перебирала ее пушистые волосы. У матери часто рождались дети, и она умерла от родов…

Книга, так и не раскрытая, съехала на пол. Ольга вздрогнула от шума, но не подняла ее: читать сейчас не могла. Вспомнился последний вечер, проведенный с Тавровым, дорожка, слабо белевшая под светом звезд. Молодая женщина упорно возвращалась мыслями к любимому человеку, и, хотя твердо решила, что не должна теперь встречаться с ним, сердце ее тосковало и болело не переставая. Ей хотелось умереть, но надо было жить. Пусть она не забудет Таврова, пусть никогда не вернется ее первоначальное чувство к мужу…

— Не все на свете счастливые! Я буду жить для работы и для ребенка…

72

Тавров вышел из здания фабрики и остановился на дороге, ведущей с пригорка вниз. Пасмурный день навис над окрестностью. Серые тучи, беловатые по взвихренным краям, беспорядочно двигались в вышине. Изредка, точно прорывался, падал дождь, сек желтую траву, шумел по камням и так же неожиданно переставал.

Подойдя к прииску, Тавров окинул взглядом потемневшие дома, грязные дымки над мокрыми крышами и представил унылую тишину своей квартиры… Нет, невозможно сейчас быть в одиночестве в четырех стенах, так можно дойти до полного отчаяния.

Он не понимал поведения Ольги, а послать ей письмо не осмеливался. На телефонные звонки она не отвечала. Иногда ему хотелось без предупреждения пойти к ней и потребовать объяснения, но сильное чувство сдерживало его, и он покорно томился в неизвестности, боясь подорвать репутацию Ольги. Поздними вечерами он проходил мимо ее окон, высматривал хотя бы тень на занавеске, но странно пустой казалась половина дома, где она жила с Иваном Ивановичем. Теперь Тавров испытывал неприязнь к Аржанову: тот имел возможность постоянно видеть ее, быть с нею… Вот выходной день, и они дома… вместе…

Инженер резко повернулся и пошел обратно к своей фабрике, однако на полдороге еще раз передумал и свернул в сторону, к скалам, где летом уговорил Ольгу пойти на рудник. Вот камень, на котором она сидела тогда, уронив на колени руки, опустив задумчиво-сосредоточенный взгляд.

Тавров тоже присел на этот камень, потрогал его, он был сырой и холодный. Тавров вспомнил теплоту рук Ольги, ночную прогулку с ней. Воспоминание превращалось в пытку, но если бы можно было повторить тот вечер! Если бы!

Звук шагов и знакомые женские голоса вывели его из тяжелого оцепенения. Мысль о возможности желанной встречи обожгла: он уже отвык радоваться за эти бесконечно тянувшиеся две недели, поднялся и, сдерживаясь, чтобы не кинуться вперед, сделал несколько шагов. Из-за скал показались Варвара, Елена Денисовна и две санитарки. Тавров еще искал взглядом, еще ждал…

— Пойдемте с нами за брусникой! — крикнула Варвара, улыбаясь ему из-под старенького полушалка.

На ней, как и на других женщинах, была надета стеганая куртка-телогрейка, шаровары, сапожки, за плечами в рюкзаке ведерная банка. Но даже в таком неказистом наряде девушка привлекала внимание своей яркой миловидностью.

— Пойдемте! — позвала и Елена Денисовна. — Здесь хоть недалеко, да без мужчин страшно: вдруг медведь вывернется!

— Медведи сейчас сытые, жирные и думают лишь о том, где бы залечь на зиму. — Варвара махнула рукой Таврову. — Пошли, Борис Андреевич. Мы покажем вам такой богатый ягодник, какого вы сроду не видели. Наберем брусники, а потом разведем костер и будем печь картошку. Я умею разжигать огонь в любую погоду. Подумайте, как славно: печеная картошка у костра!