Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Я – Адонис
Я хромаю и кровь течет из бедра
Я корчусь – червяк на ладони
Не отворачивайся Природа будь добра
Я – сын твой Адонис

Меня погубила дура из бара
Обступили какие-то хмуро и серо
Я падаю – мне не дожить до утра
Мне дурно

Вот приближается рокот мотора
Меня освещает белая фара
– Как твое имя парень?
– Адонис
«Адонис? Латыш наверно или эстонец»

Я – Адонис
Я совсем из другого мира
Там апельсины роняет Флора
Там ожидает меня Венера
И о несчастье узнает скоро
Дикие вепри
Бродят на Кипре…

– Ах ты бедняжка!
«Понял! он – итальяшка»
Я – Адонис!
Я чужой этим улицам и магазинам
Я чужой этим людям и трезвым и пьяным
Поездам телевизорам телефонам
Сигаретам газетам рассветам туманам

«Нет
Скорей
Это
Еврей»

Я – Адонис
Я сквозь дебри за вепрем бежал и дрожал
Меня ветки за пятки хватали пытали
Меня били! любили! хотели! потели!
Я любезен богине Венере
Я не здесь! Я не ваш! Я не верю!

– Сумасшедший ясно
– Но откуда он?
– Неизвестно

Я – Адонис.

Но окончательно все перемешивается на всенародном празднике сбора… нет, не винограда – картофеля (в соответствии с климатом), на котором появляется сам Дионис:

Накануне праздника Сбора Картофеля
На главной улице Города
Привлекая всеобщее внимание
Появился смуглый юноша
В венке из виноградных листьев
<…>
И верно – по улице имени
Великого Основателя
Двигается процессия
Вида непристойного и дикого
Ухмыляются рогатые бородатые
Щеки и носы раскрашены свеклой
Груди и зады едва прикрыты
Беспокойно – что они изображают?
И зачем их так ужасно гримируют?
<…>
А на площади имени Поэта
В свое время
Сочинившего Оду Государству
Уже – драка
<…>
Но безумье и ночь на исходе
Прочь уходит длинная пантера
А за нею – фавны и менады

Опустела площадь
На дощатой эстраде
Пианист уснул за пианино
Барабанщик спит на барабане
Пьяный музыкант
Вливает в медное горло
Своей трубы
Уж не помнит которую бутылку
– Пей приятель!
Лишь один еще стоит качаясь
И струна гудит в пустое небо
– ДИОНИС!
– ДИОНИС!

Многовековой Город – это, конечно, Москва, главная улица – нынешняя Тверская (а в те годы – улица «Великого Основателя» советской литературы Горького); Поэт, оказавший «услугу» Государству и получивший за это памятник и площадь – Маяковский. Происходящее получает демонстративно конкретные координаты на московской карте – но от этого не ставится более реалистическим. И на память сразу приходит «Кентавр» Джона Апдайка, появившийся в русском переводе в 1966 году и произведший на русское читающее общества не меньшее впечатление, чем в предыдущие десятилетия «Спартак» Рафаэлло Джованьоли, «Овод» Этель Лилиан Войнич или «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери!

…Но мы уже в Москве, по главной улице которой только что прошла праздничная демонстрация (она же «Парад идиотов»), а в квартире главного героя вместо ожидаемой Афродиты оказались «пьяная Нинка и чех» – правда, в виде утешения, с дефицитной польскою водкой в руке. Два мира, два мифа окончательно сошлись, соединились. И начались новые, теперь уже в полном смысле слова «московские мифы»: о себе самом, друзьях, подругах (ими переполнены стихи и мемуары поэта), об обитающих на соседних улицах художниках (о них в основном поэмы Сапгира, тоже вошедшие в этот том). Только вместо Зевса теперь – Сапгир (поэт часто называет себя по фамилии, благо, она редкая), вместо Юпитера – Игорь Холин, вместо Афродиты – Кира Сапгир.