Собрание сочинений. Том 2. Мифы

– Зачем плясать? – не понимает Пиг миллион.

– Дурак ты, Пиг миллион, мечта твоя в новом доме на углу живет. Валентиной зовут, недавно переехали.

– Не может быть! – даже побелел весь.

– Короче, могу познакомить. Полагается с тебя, Пиг, – говорю, а сам не знаю чему радуюсь.

Познакомили мы их… Мы ведь – это сила. Мы со двора – мы с завода – мы из спортзала… Короче, поженились, уже дети бегают.

Одного я понять не могу: материалист он или идеалист? Если материалист, все ясно: видел где-то, начисто забыл, и показалось ему, что придумал такую – с челкой. А если идеалист, так ведь он ее сам сочинил да еще рядом поселил – короче, чудеса, да и только.

Рассказал я про этот случай по пьянке одному писателю во дворе. Толстяк солидный, с американским кокер-спаниелем гуляет, есть порода такая – курносая, лохматая, не кусается. Так вот, писатель мне сказал:

– Может быть, и сочинил девушку, бывает. Приведу я вам (это мне) такой пример. В Гетеборге – давно это было – поспорили два немецких профессора. «Категорически утверждаю, герр профессор, – говорит один, – что способен силой собственного духа родить верблюда, которого, кстати, никогда не видел».

«Категорически возражаю, – смеется другой, – как же вы можете родить верблюда, если вы и сына родить не сумели? Прошу прощения, уважаемый герр, но всем в Гетеборге известно: у вас две прелестные дочери».

Уперся тот, как дуб из германской рощи, мол, дочерей он родил не силой духа, как известно, а философский опыт поставить необходимо.

Поставили они этот опыт. Заперся герр профессор в своем кабинете с вечера, другой герр профессор наложил на дверь сургучную печать. На следующий день дверь кабинета благополучно распечатали – и все увидели: герр профессор исключительно силой собственного духа родил верблюда-дромадера, лохматого, как американский кокер-спаниель, с челкой.

ОРУЖИЕ

1

Алик Абрикосов любил оружие платонической любовью. Никогда не учился стрелять, да и не стрелял никогда. На стене у него висела казачья шашка с оборванным темляком и золоченый морской кортик, доставшийся от покойного деда. Тогда, при Сталине, это было парадное оружие.

Ложась спать, Алик обычно клал под подушку тяжелый плоский пистолет типа Браунинг. Зачем он это делал, спросите? Так было надежней и быстрей засыпать. Сквозь мягкую упруго-податливую толщину подушки он чувствовал скулой плоский металл. Опасный предмет. Это было приятно. Это успокаивало, как голос матери.

А проснуться ночью вдруг от близкого скрипа или мяуканья, еще не подняв головы, нашарить под подушкой оружие. И долго потом сидеть в темноте на постели – паркет холодит босые ноги, – сжав пистолет, вглядываться в смутно белеющее окно.

Кстати, пистолет был заряжен. Алик умел разряжать его. И любил сидеть вечерами за письменным столом, маме говорил, что работает, размышляет. А сам расставлял перед собой в ряд этих медных круглоголовых солдатиков. Каждый из них был готов выполнить свой долг с отменным безразличием. Позавидуешь. Желтые гильзы были гладкие и холодные на ощупь. Можно было их перебирать и класть на бочок. Такие тупые симпатичные поросята, ясные в свете настольной лампы. Это доставляло постоянное удовольствие.

А порой, когда был совсем один, Алик снимал дедов кортик со стены, нажав на шпенек, вытаскивал довольно длинный клинок. И медленно проводил кончиками пальцев по зеркальному с женственной ложбинкой лезвию. Вдруг одним движением загонял клинок в ножны. Щелк, щелк. Вынимал и вставлял, вынимал и вставлял, такие судорожные рывки. Все чаще и чаще. Ни одна девушка не могла с этим сравниться. Потому и был к ним прохладен.

2

И все-таки он влюбился. Приятель привел познакомить с красивой, с поэтессой, с чужой женой. Алик идти не хотел, побаивался. Начинающий журналист, вообще никто, а тут – богема, богемское стекло, хрусталь. Надо было купить белых роз, если уж идти. Приятель предупреждал, умная тонкая женщина. И это тоже отпугивало. А оказалось на удивление просто.

В один вечер они так легко и свободно дотанцевали до постели, что Алик лишь тогда опомнился, когда легкие узкие пальчики стали стягивать с него трусы.

– А он у нас смотрит молодцом, – сказала умная женщина и прикоснулась к нему губами.

Молния пронзила снизу Алика, и клинок вошел в горячие влажные ножны. Он понимал, что с ним играют, что все это – прелюдия, кошачьи прикосновения, что его мышка должна шмыгнуть в ее норку. Что это как музыка: сначала адажио, затем игривое скерцо, а потом – престо, престо, престиссимо…

И лишь тогда можно скользить и падать с вершины, как водопад. Но, о, стыд! Все случилось сразу, некстати, она даже не успела настроиться, эта тонкая умная, потекло горячее белое по губам, по лицу, по подбородку.

– Я не хотел, – почему-то сказал он.

– Какой быстрый мальчик. Ты как спичка, – утешила она его. И усмехнулась.

– У тебя сильные стройные ноги. Давай ляжем, ты будешь меня любить потом, – деловито предложила богемная женщина. – Подожди, я сначала – в ванную.