В продолжавшемся еще конституционном конфликте Бисмарк самым решительным образом боролся против парламентских требований буржуазии. Но он горел желанием осуществить ее национальные требования; они ведь совпадали с самыми сокровенными стремлениями прусской политики. Если бы он теперь еще раз выполнил волю буржуазии против ее же воли, если бы он претворил в жизнь объединение Германии в том виде, как это было формулировано буржуазией, то конфликт был бы сам собою улажен и Бисмарк сделался бы таким же кумиром буржуазии, как и его прообраз — Луи-Наполеон.
Буржуазия указала ему цель, Луи-Наполеон — путь к цели; Бисмарку оставалось только осуществление ее.
Чтобы поставить Пруссию во главе Германии, следовало не только силой изгнать Австрию из Германского союза, но и подчинить мелкие германские государства. Такие «бодрые веселые войны»[506]
немцев против немцев искони были для прусской политики главным средством территориального расширения; таких вещей не боялся ни один бравый пруссак. Столь же мало сомнений вызывало и второе основное средство — союз с заграницей против немцев. Сентиментальный русский царь Александр всегда был к услугам. Луи-Наполеон никогда не отрицал призвания Пруссии сыграть в Германии роль Пьемонта и был вполне готов войти в сделку с Бисмарком. Он предпочитал, если было возможно, получить то, что ему было нужно, мирным путем, в форме компенсаций. К тому же ему вовсе не нужен был весь левый берег Рейна сразу; если бы его давали по частям, по куску за каждое новое продвижение Пруссии, то это не так бросалось бы в глаза и, тем не менее, вело бы к цели. А в глазах французских шовинистов одна квадратная миля на Рейне была равноценна всей Савойе и Ницце. Итак, начались переговоры с Луи-Наполеоном, и было получено его разрешение на увеличение Пруссии и создание Северогерманского союза. Что ему за это был предложен кусок германской территории на Рейне, не подлежит никакому сомнению