Собрание сочинений (Том 3)

- И не все им равно, в тылу помирать или в Ленинграде? Еще едут куда-то, господи.

А другие заступались, говоря:

- Жить всем хочется.

Молодая женщина прижала к себе краснощекого маленького мальчика, целовала его красные щеки и спрашивала:

- Василек, Василечек, когда мы теперь вернемся с тобой?

Закричал на вокзале паровоз. Еще один поезд уходит, увозит еще сколько-то народу. Все встают, беспокоятся, тетя Дуся появляется, растрепанная, с дымящей папиросой во рту, и говорит:

- Теперь уже скоро, женщины. Обещают, что скоро.

Паровоз кричит: я тут! Я работаю! Я сделаю все, что могу!

8

Люди с химкомбината уехали.

Артисты оперы и балета уехали.

Старичок со старушкой пообедали у родственницы на Второй Советской, приняли душ, полежали на диване и вернулись на Лиговку.

Большая девочка перестала ссориться с матерью; замолчала. Сидит на мешке, крепко обняв колени загорелыми руками, глаза угрюмо горят из-под бровей, лицо темно от пыли и гнева.

Женщины волнуются, что так медленно идет отправка.

- Что в сводке? Вы дневные известия слушали?

- Говорят, из Гатчины шли жители, гнали коров.

- Нам не через Гатчину. Нам через Мгу.

- Через Мгу. Мгу. Мга.

Светлана рассказывает Вале:

- Я постучалась, спрашиваю: можно? Он говорит: войдите. Я вхожу. Он говорит: чем могу быть полезен? Я говорю: попробуйте меня, пожалуйста, в роли Снегурочки. Он говорит: мы моложе восьмого класса не принимаем. Я говорю: извините, пожалуйста, а разве способности ровно ничего не значат? Он говорит: вот о способностях мы и будем разговаривать, когда вы перейдете в восьмой класс. Ты понимаешь, я чуть не заплакала. Говорю: ну, тогда извините, - и пошла поскорей. Еще два года ждать, ты понимаешь?!

У Светланы плечи узенькие, руки и ноги как палочки. На ногах сандалии. Голубые бантики в косах.

- Ты мне будешь писать? - спрашивает Валя.

- Как же я буду тебе писать, когда я не буду знать, где ты. И ты не будешь знать, где я.

- Ты мне напиши на ленинградский адрес. И я тебе напишу на ленинградский адрес Война кончится, приедем и найдем друг друга.

- Ужас, до чего надоела мне эта война, - говорит Светлана.

9

День бесконечен. Не счесть: сколько раз ходили за водой, и приваливались отдохнуть, и сколько видели лиц, и слышали разговоров, и сами разговаривали.

Но начинает наконец смягчаться сверканье неба. Уже можно взглянуть вверх не зажмуриваясь. Сиреневым становится небо и легким.

Черноглазая бабушка в горе: почему не пришел ее сын.

- Он обещал наведаться.

Она провожает трамваи печальным и жадным взглядом, вытягивая шею и приподнимаясь с чемодана. Все ей кажется, что на этом трамвае к ней едет сын.

- Может, придет еще, - успокаивают женщины.

- А если его перевели на казарменное положение? - спрашивает бабушка. - А если он уехал на окопы? Как мне узнать? Не съездить ли мне домой?

Но уже без пяти десять на вокзальных часах. А после десяти нельзя ходить по городу. Не удастся бабушке съездить домой. И сын ее не придет сегодня.

Медленно заволакивает ночь пролеты Лиговки и Невского.

Она уже не белая: белые ночи кончились. Сиреневая она сперва, потом простая, темная.

Без фонарей, и ни щелочки света нигде. Синие лампочки. Да бездонно высоко проступают звезды.

Лиговка это, или что это?

Где это мы сидим под звездами, путешественники?

Валя закрывает глаза, и ей снится пустыня Сахара.

- Валечка, - говорит над ухом голос матери, - поешь, детка.

Валя думает: "Мне потому снится пустыня Сахара, что я недавно читала про нее".

- Не ела целый день, - говорит голос матери. - Валечка, а Валечка, съешь яичко.

Громко разбивается яичная скорлупа. Должно быть, на всю Сахару слышно. До звезд.

Еще кто-то ест, шуршит бумагой, гремит бидоном. Кто-то спрашивает то здесь, то там:

- Градусник? Градусник? У вас нет градусника? Простите, у вас градусника не найдется?

Черноглазая бабушка рассказывает о своем сыне:

- Когда еще маленький был, все - мамочка, мамочка. К отцу не особенно, все мамочка. И сейчас говорит - уезжай, говорит, мамочка, я не могу перенести, чтобы ты подвергалась опасности.

Сквозь мешок, набитый одежей (кажется или нет? Нет, не кажется), сквозь мешок (ну вот, опять) - слабые далекие толчки. Как будто землетрясение где-то. А, ну да. Это бомбежка, какое там землетрясение. Бомбовозы прилетают и бросают бомбы. Далеко: звука никакого, беззвучно вздрагивает земля. Далеко...

Притихла очередь.

Погромыхивая железом, на толстых шинах прокатил черный грузовик.

Идет какой-то военный.

Военный, которому разрешается ночью ходить по городу, переходит сюда с той стороны, где гостиница.

Черноглазая бабушка подняла голову. Ей, наверно, подумалось, не сын ли идет. А это военный.

Он идет вдоль очереди, высматривая. Сделает шаг и остановится, смотрит.

Чего ему надо?

Как вдруг поднимается над грудами багажа темная фигурка.

Поднялась, протянула руки... Ни слова не сказано. Как она очутилась возле военного? Валя моргнула - уже фигурка возле военного. Еще раз моргнула Валя - уже они уходят. Ладно идут они в ногу.

Сапоги военного стучат, а фигурка с ним рядом шагает словно по воздуху. И где-то в глубине ночи негромко засмеялась она.