Собрание сочинений. Том 3. Дружба

— Да он сам… — Петя замялся. — Он сам в некотором роде раненый. — И, предупреждая возможные кривотолки, Петя поспешил сообщить, как он ходил за «языком», как подвернулись сразу два офицера и ему пришлось оглушить одного из них доской.

Разговор был прерван появлением Решетова.

— Варенька! Нужно помочь при операции. Сейчас Иван Иванович будет оперировать гитлеровца. Очень важный для штаба дивизии, — сразу пояснил Решетов, предвидя и здесь сопротивление.

Но то, что подействовало на хирурга Аржанова, не дошло до Вари. Она вспыхнула, негодующе взглянула на Растокина.

— Подложили вы нам свинью! Не хочу я работать для вашего фашиста.

— Вот тебе раз! — Петя тоже неожиданно рассердился. — Выходит, вы тут чистюлечки, а мы всю дрянь должны на своих плечах таскать! Нужен он мне был, что ли? Дышать я без него не мог, что ли? Жизнь на кон ставил, а теперь, выходит, я же в дураках. Мой фашист?! Здорово живешь!

Даже слезы навернулись на глаза бойца от возмущения и обиды: вот так отличился!

— Простите, Петя! — сказала девушка, пристыженная его словами, и в порыве раскаяния сжала своими ручками его огромную ладонь. — Вы просто герой! Конечно, мы все сделаем. — И она торопливо ускользнула за занавеску.

Петя поднял свою руку, которую так ласково пожала Варвара, посмотрел на нее, и улыбка широко разлилась по его лицу. Если бы сейчас его вызвали в штаб и снова послали хоть за самим Паулюсом — командующим немецкой армией в Сталинграде, он пошел бы…

37

Плотный, с толстыми плечами, землистым лицом и шишковатой свежевыбритой головой лежал на столе Георг Клюге.

«Из отборной гитлеровской дивизии СС. Вот уж, наверно, людоед настоящий!» Варя работала добросовестно и внимательно, но в лице ее так и сквозило отвращение.

— Тоже интересный случай! — сказал Иван Иванович подошедшему Решетову, показывая захваченный клювом пинцета погнутый гвоздь. — По-видимому, этот парень основательно двинул доской господина Клюге…

— Да уж, наверно! — Решетов хмуро улыбается, взглядывает на Варвару, и та краснеет.

— Есть мелкие костные обломки. Ну-ка, покашляйте! — по-немецки обращается Иван Иванович к Георгу Клюге, заметив, что тот приоткрыл глаза.

— Что со мной? — спросил Клюге, приняв Ивана Ивановича за гитлеровского хирурга.

— Вы ранены, находитесь в советском госпитале. Вы попали в плен.

Глаза Клюге открываются шире, на лице появляется откровенный животный страх.

— Я? В плен? Этого не может быть!

— Не волнуйтесь, вам не сделают ничего дурного, — говорит Иван Иванович, продолжая очищать рану. — Мы будем вас лечить.

— Лечить? — Гитлеровца бросает в пот: как его могут лечить советские люди?!

Клюге был опрошен на другой же день. Он чувствовал себя неплохо и не пробовал симулировать: слишком боялся за свою жизнь.

— Не покидайте меня, — попросил он Ивана Ивановича поздно вечером, когда работники штаба ушли. — Знаю: больше я не нужен, сказал все, и меня могут убить теперь.

— Вы все меряете на собственный аршин, — жестко ответил Иван Иванович. — Это вы убиваете мирных людей и медицинских работников. У вас делают из трупов мыло и сдирают человеческую кожу для изготовления портфелей и сумок.

— Утилитарный взгляд на вещи, и только, — заискивающе улыбаясь, возразил Клюге.

— Пожалуй! Вот вы даже на фронте не расстаетесь с боженькой. — Иван Иванович взял нарядный толстенький молитвенник, полистал его. — Может быть, вы и для Библии сделаете переплет из человеческой кожи? Очень здорово получится. Возьмешь в руки, и сразу мысль о бренности всего живущего. Поневоле настроишься на молитву. Так можно оправдать и людоедство.

— Почему и не оправдать? — Поверив, что его не убьют, Клюге сразу обнаглел. — Если разобраться с научной точки зрения… Чем отличается человеческое мясо от мяса овцы или коровы? Калорийность та же, белки те же.

— Да, белки те же! Но мораль-то у вас какова?! Когда-то люди поедали трупы своих врагов, теперь это немыслимо. Поверьте: пройдут годы, и война — убийство человека — будет тоже представляться отвратительным и невозможным делом.

— Вот уж этого никогда не будет, — устало, но убежденно возразил Клюге. — Насчет людоедства я, конечно, не оспариваю: как-то уже принято, вошло в норму — кушать барашков. А без войны невозможно. Она проветривает мировое общежитие, убирает все лишнее, слабое.

Иван Иванович отошел от своего пациента и посмотрел на него, как на ядовитое, издыхающее, но еще опасное насекомое.

— В одном вы правы, — сказал он. — Я верю, что эта война уберет вас всех, потому что вы не нужны миру со своими бредовыми идеями.

Клюге рассмеялся слабым, булькающим смехом.

— Вряд ли! — самодовольно сказал он. — Хотя я и попал к вам, но ведь Сталинград-то в наших руках, а вы сидите в оврагах под берегом. На чьей же стороне сила?

— Сила на стороне советских людей. Да, да, мы несем народам счастье, а вы смерть им несете. Что же они предпочтут, как вы думаете?

38