Собрание сочинений. Том 3. Дружба

— А у нас под берегом коза всю осаду прожила! — серьезно ответил Логунов. Ему было не до шуток, но не мог же он стоять, как истукан! — Многодетная семья… ну, и молоко детям.

Больше говорить оказалось не о чем.

Отойдя в сторону, Иван Иванович и Варя несколько минут шли молча: обоим было жаль Логунова.

На Волге курилась серебряная поземка — ветерок начинался. На просторе далеко отдавались ржание лошадей, скрип полозьев, голоса идущих и едущих людей. Спокойно, не таясь, среди бела дня шагали по ледовым дорогам люди. Навстречу с правого берега двигались нестройные колонны пленных гитлеровцев.

Аржанов и Варя дошли почти до середины реки и повернули обратно. На берегу, изрытом блиндажами, и среди развалин города шумел праздник победы, тревожил веселым гомоном проходивших пленных.

— Гляди, гляди! Вот настоящий фашист! — крикнул тоненьким, звонким голосом Алеша Фирсов.

— Это тебе в диковинку, ну и гляди! — отозвался добродушно Вовка Паручин. — А я на них, чертей, насмотрелся!

Привлеченные голосами знакомых ребятишек, Варя и доктор обернулись. Мальчики уже увязались за веселой компанией. Впереди, задом наперед, шел гармонист и, смеясь и подсвистывая, лихо наяривал на тальянке сибирскую подгорную. Следом за ним, размахивая платками, дробили каблуками по мерзлой земле женщины и солдаты.

Невысокий пехотинец с красным, обветренным лицом так и ходил козырем, так и покрикивал:

У фашиста кислый вид:
Пять ночей фашист не спит.
Не сомкнет, подлец, очей
От «катюшиных» речей.

И, глядя на ловкие выверты его проворных ног, обутых в тяжелые кирзовые сапоги, все хохотали. Смеялся и Вовка, шедший по пятам за ним, сдвинув на затылок шапку и с независимым видом, заложив руки в карманы распахнутого пиджака. Алеша Фирсов, натягивая рукава зимней куртки на озябшие кулачки, приподняв покрасневший носишко, бежал сбоку, засматривал на плясунов и заливался смехом. Странно, но хорошо звучал среди развалин беззаботный детский смех…

В полдень состоялся митинг. Громадная толпа людей впервые за полгода без опаски собралась под открытым небом на площади Павших борцов. Все вокруг говорило о страшном ожесточении недавних сражений. Вон разрушенное здание универмага, в подвалах которого был пленен командующий шестой фашистской армией Паулюс со своим штабом. Вон задымленная коробка здания обкома партии, опустошенная взрывами, и разбитый театр, откуда шло последнее наступление на окруженную группировку…

Площадь, как и все места боев, загромождена танками и пушками, везде валяются трупы. А кругом горы щебня и гигантские каменные решетки стен, сквозящих пустотой окон. Многоэтажные, с обломанными углами, с обрушенными перекрытиями, стояли эти серые стены как скалы на фоне синего неба. В бывшем сквере ни деревца — одни пеньки торчат из сугробов, и опять на каждом шагу мертвые танки, пушки, обломки самолетов и трупы.

— Вот как закончилась в Сталинграде военная авантюра гитлеровцев. — Иван Иванович огляделся по сторонам. — Что они сделали с нашим городом — дважды героем!.. И сами дошли до последней степени разложения. Но в Берлине как будто ничего не знают: армия уничтожена, а командующему дали звание фельдмаршала. Да-да-да… Паулюс получил это звание в день своей сдачи в плен. Совершенно непонятно, почему Гитлер повысил его в момент полного разгрома!

На трибуну уже поднимаются генералы — командиры дивизий, члены военных советов и командармы.

— А наш Василий-то Иванович настоящий джигит! — рассказывал недалеко от Варвары казак с Дона, не спускавший глаз с Чуйкова. — Любому черкесу не уступит.

— Ну уж и черкесу! Те ведь сызмальства на конях, — усомнился кто-то из молодых солдат, но на него зашикали, тронулись, всей громадой подались к трибуне.

Иван Иванович, оберегая Варю, придерживая ее под здоровую руку, с мальчишеской гордостью смотрел на выступавших с трибуны, которые обращались к народу и армии со словами привета.

Ответно дрогнула вся площадь и точно приподнялась: тысячи шапок взлетели над радостно взволнованной толпой.

Варя тоже бросила свою ушанку, но не поймала ее и весело посмотрела на Ивана Ивановича, который размахивал шапкой и кричал «ура». В этой же толпе кричали «ура» Наташа с Ваней Коробовым, и Петя Растокин, и Василий Востриков, и Платон Логунов. Тут же стоял и прослезился от волнения капитан затонувшего «Гасителя», а потом командир бронекатера Трофим Петрович Чистяков, и повариха Тамара Спирина была здесь. Где-то, слитые с толпой в порыве общего ликования, стояли Решетов, Злобин, Галиева, Софья Шефер, Лариса. Подоспевшее мирное население смешалось с защитниками города, оставив в стороне узлы, ряд груженых санок, забыв на это время о своей бездомности: теперь все казалось легко преодолимым. А мальчишки — и здешние, и примчавшиеся с левого берега из Краской слободы — шумели больше всех и выше всех бросали свои шапчонки.