Читаем Собрание сочинений. Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы полностью

– Что же ты, супротив самого осуждения хочешь ей помочь? По своей воле?!

– Ага.

Мефодий прыгнул уже по-нехорошему.

– Ну и девки ноне пошли, – покачал он потом головой, подсев к ней. – Не пойму… Мы ведь, девушка, люди простые, и против бога там или черта – ни-ни. А ты вонна что задумала – супротив мирового порядка. Ишь, чаво захотела.

– Думаю я, Фодя, что, кроме мирового порядка, есть все-таки, как бы тебе сказать… какой-то ход вне всего, пусть и ни на что не похожий… Как бы тебе объяснить. Скажу уж по-моему, по-научному, как ты говоришь… В любой истинной духовной Традиции есть место для того, что выходит из Традиции, не вмещается в нее, и то же можно сказать о Космосе, о мировом порядке. Не ладно говорю?

Фодя неопределенно качнул головой.

– Повтори.

– Лазейку, короче говоря, ищу, дыру в Космосе.

– Ого, – Фодя взвился, вдруг на глазах воссияв, словно проскочил за один миг несколько перевоплощений. – Да ежели ты иль какой-нибудь еще человек такую дыру найдет, неужели ты на такую дурь, как Ирка, или на еще какое существо будешь ее тратить?! Окстись! Да за такое… за такое… Вот что, Людок, – вдруг смягчился он, обомлев. – Забудь об Ирке, а? Не твое дело. Мировой порядок не черт, потрепет ее как надо – а потом отпустит. Глядишь, девка когда-нибудь и ангелом станет. А о дыре забудь. Не под силу человекам это… Давай-ка лучше хряпнем кваску, и я тебе о Настеньке расскажу. Она ведь упокойникам не помогает против правила, не меняет их нутро – разве это можно! – она их жалеет, и… тссс… тссс…

Эпилог

После такого разговора с Фодей нега какая-то бесконечная охватила Люду. И в неге этой забылась девочка Ира, ушедшая в мир своей матери, съеденной живьем. Уже не ломала она голову о загробной судьбе Ирочки. Как рукой сняло. Но история эта не прошла даром для ее души.

– Уеду я от вас, Фодя, – говорила она старичку, когда встретила его опять как-то вечером во дворе. – Не по мне эта ваша Настенька с ее загробной стряпней, да и тени я не люблю. Эка невидаль, тень! Сейчас они и по земле ходят в телесном виде. Хотя я и люблю их по-своему…

– Не соображаешь ты ничего о тенях, – сурово оборвал ее Фодя. – Тень она, ангел мой, не проста, по тени многое понять можно.

Но Фодя не прыгнул, однако же, никуда.

– Да ну! Я из всех вас только Галю люблю по-настоящему.

И Люда пошла к Гале.

Галюша встретила ее как родную.

За самоваром поговорили о тайнах.

– Я, Люда, тоже ничего в тенях не понимаю. Может, и вправду, как ты говоришь, многие люди в этом веке стали как тени того высшего внутреннего человека. Ну и что ж, Людка, с тенями тоже можно чай пить, – вздохнула Галюша, откусив кусок слоеного пирога. – А может, и Фодя замысловатый тоже прав, имея в виду свое, другое. Ну их, ети загробные тайны. По мне, так и у нас тута тоже тайн хватает. Ты погляди, какая красота и бездна в деревне, в русских полях и лесах. Кто это разгадал?! Кто это понял?! Никакому чародею это не под силу. Тут глаз нужен ангельский или еще там какой, повыше…

Люда вздохнула.

– Права ты, права… А если природа такая, то какова наша душа?.. Знаешь, Галя, уеду я от ваших загробных людей, от Насти и Фоди, сменяю квартиру, но с тобой буду навечно.

В это время кто-то запел во дворе. Охваченная бытием, Люда подошла к окну.

На лужайке, собравшись в кружок, пели шесть обитателей дома номер восемь по Переходному переулку.

Пели что-то совсем древнее, языческое, но о Небесах.

И почему-то все решили не умирать…

Так странно и быстро разрешился для Люды поиск души погибшей Иры. Понесло ее совсем в другую сторону. Ошалело уже звучал для нее тихий голос Мефодия. Даже вечно пьяный инвалид Терентий (который упорно не спивался до конца) не уводил мысль в тишину. Разорвалось что-то в душе ее, и потянуло Люду вперед, на просторы, необыкновенные, бесконечные, российские. Вместе со всеобъемлющей Галюшей занесло ее вскоре в древний город Боровск, в котором каждая травка, каждый уголок говорили о дальних тайнах, запрятанных в пространстве. А между домами стояли православные церкви, как озера Вечности.

В одной такой древне-уютной комнатке со старичком, чуть ли не улетающим в небеса, беседовали они о непостижимом. И глаза деток, выглядывающих из углов, были полны решимости и ранней непонятной мудрости…

«С Переходного переулка уеду, – думала Люда – И найду Бога, Который во мне и Который есть мое истинное «Я». Живет в Москве Учитель, он поможет. Но главный Учитель во мне самой. И Он раскроется, я знаю. И войду в жизнь высшую и вечную. И забуду о себе как о человеке и мир забуду. И рухнет преграда между мной и Богом, и будем мы Одно. Так говорит великая Веданта: «Я есть То». Все забуду, и ум человеческий исчезнет во мне, только одну Россию не забуду… Но почему одну Россию не забуду?! – вдруг спросила она себя, похолодев, глядя в окно на бесконечные синие дали, леса и почти невидимую ауру. – Не знаю почему. Что за Россией кроется?! Но чувствую: «это» не забуду даже Там, в Вечности. Или… неужели придется выбирать?!! Нет, нет, нет!!! Все должно исчезнуть во мне, кроме Бога, но не Россия. Только не Россия…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза