Собрание сочинений (Том 4)

А. Козарь мгновенно сориентировался, результат - налицо. Он руководитель цеха.

Я же в итоге подал заявление о переводе, отказавшись, как ни кажется это странным, от ближайшей перспективы назначения начальником участка.

Почему? Да потому, что я понял, причем буквально через месяц после начала работы, что в цехе сложилась такая "гнилая" атмосфера угодничества и чинопочитания перед "шефом", которая постоянно выводила меня из себя.

Начальник цеха - царь и бог, только он имеет право, например, отпустить или не отпустить рабочего в рабочее время по какой-либо уважительной причине (хотя это вполне вправе сделать и мастер), поощрить или не поощрить человека из фонда мастера, хотя название фонда говорит само за себя и мастеру виднее результаты работы этого человека; только начальник цеха вправе делить отпуска рабочим (благо их в цехе не так много); только он вправе назначить (?!) кандидатуру секретаря комсомольской организации цеха, "сориентировав" кого нужно за три дня до собрания, и т. д. и т. п.

Те, кому все это не нравится, попадают в "опалу". И мое возможное назначение начальником участка я должен был воспринять как некое благоденствие с его стороны, то есть должен был попасть в число "своих".

Кроме того, мне кажется, что руководитель, не здоровающийся с людьми, с которыми он работает, недостоин вообще никакого уважения, если не сказать больше.

Вот с таким тяжелым чувством я проработал полтора года и, когда, наконец, сменил работу, почувствовал себя, поверьте, нормальным человеком. Теперь на работе не надо постоянно действовать "с оглядкой", выслушивать "разгоны" за непокорность при закрытых двойных дверях, узнавать, "с той или не с той ноги" сегодня встал "шеф".

Так что можно считать, что я не захотел "быть первым у наипервейшего" (кстати, само по себе это уже не "первый"). И еще ни разу я не пожалел об уходе, хотя немного проиграл материально.

А окажись на моем месте А. Козарь и разверни он такую бурную деятельность (которую описал в своем письме) по продвижению своей карьеры, то или же он вскоре был бы начальником участка и "плясал" бы под дудку "шефа", или же в противном случае ему просто бы "обломали рога".

Об этом говорит тот факт, что за время работы "шефа" в цехе вынуждены были уйти один его заместитель и три мастера".

Вот такая история.

А теперь давайте - благо, в рассуждениях это возможно - поставим Александра Козаря со всеми его верными и ошибочными установками в эти обстоятельства. Поставим его на место Сергея Сергеева. И посмотрим - что изменится?

Да все, решительно все.

Обстоятельства, а значит жизнь, ставят вопросы совершенно иные, и эти новые вопросы очень четко расставляют акценты над всеми прежними посягательствами Александра Козаря.

Первое. Принимая главный порыв киевского инженера, едва ли не все читатели возмущались его самомнением: он высоко ценит себя, и в конкретных условиях конкретного цеха пока самомнение Козаря не получило ощутимого удара. В новых условиях это первое, что его ожидает.

Ты высокого мнения о себе? Так это мнение вдребезги разобьется, ударившись о такую "глыбу", как здешний начальник цеха. Ему наплевать на самомнение любого, точнее же - не наплевать; он растопчет любое самомнение. В обстоятельствах, когда в цехе действует энергичный тиран, возникновение любого мнения, а не только фигуры с самомнением, превращается для тирана в первейшую моральную проблему: ведь для того, чтобы он властвовал, ему нужны не личности, а серые исполнители.

Смотрите-ка! А ведь это второе!

Второе. Не узнал ли себя Саша Козарь? Ну хоть на чуточку? Серость такая оценка людей, это же из его словаря. Нет ли чего-то общего в оценках людей - того производственного тирана и интеллигентского рационалиста Козаря?

Да, это вопрос, и серьезнейший.

Третье. А может быть, первое. Допустим, Козарь пришел в такой цех. Разобрался в обстановке. Коли план выполняется, цех не из последних, возникает естественный вопрос: надо бороться?

Но с чем?

С невыполнением плана, простоями, неритмичностью и прочими производственными бедами? Нет, здесь это не годится.

Выходит - с нравами. С искривленной, деформированной моралью, за иную, светлую обстановку в цехе.

И тут Козарю предстоит решить две проблемы - для самого себя. Одна из них: готов ли ты бороться? А борьба это нечто совсем иное, чем там, в Киеве, борьба отнимает силы, предполагает не только победы, но и поражения. Да и цель - весьма туманна, ее не все поймут.

В Киеве все было проще - план и его выполнение, лучшая организация, совершенствование управления. Здесь все это есть, и, чтобы выбрать борьбу, нужно иметь совсем иные, чем в Киеве, основания: нужно обладать иной моралью, нужно самому быть высоконравственным - и производственником и человеком.

Таков ли, Козарь, ты? Это и есть вторая проблема.

Ведь в борьбе нужны союзники, - возможно, тот самый середняк, который до сих пор вызывает у Козаря кривую усмешку.

А еще не нужна холодность и расчетливость, за которую дают кличку ЭВМ, - при этих качествах, вполне возможных или хотя бы допустимых в иных обстоятельствах, здесь за тобой никто не пойдет.