Собрание сочинений (Том 4)

Итак, Ваш невысказанный вопрос. Обязан ли кто-то исправлять чужие ошибки, взваливать на себя тяжкий крест? Нет ли во всяком добром порыве заведомого разочарования? Не слишком ли велик риск в таком сложном деле, как усыновление, да еще при известном наследственном осложнении?

На это можно ответить лишь согласием. Верно, никто не обязан исправлять чужие ошибки, да еще жертвуя собой. Да, слишком велик риск обжечься. Можно расплачиваться целую жизнь за минутную доброту.

Но давайте согласимся - ведь все наше существование идет в трех измерениях: по норме, по общепринятым правилам жизни, которые означают обыкновенную жизнь без взлетов и падений, ниже нормы и выше ее.

Есть благополучие, рассекающее многие годы ровной прямой, и это ровное существование способно привести к успехам, признанию, моральному и материальному благополучию. Однако эта печальная равномерность не возносит личность к выси духовности. Неординарная жизнь состоит из поступков возвышенных, а не обычных. Бывает так, что человек успевает совершить ряд возвышенных поступков, между ними возвращаясь к норме повседневности. И хотя возвышенное занимает лишь дни среди долгой жизни, судьба человека даже им самим - оценивается именно этими возвышенными днями.

Суметь подняться над нормой дано, мне кажется, не всякому, и это возвышение сулит не одни лишь радости, но и горькие печали. Однако всякий помнит и знает час своего возвышения.

Для Вашей дочери, как, впрочем, для Вас, - это день открытого сердца. Открытого Андрею.

Благословен будет этот час.

Есть такая поговорка: ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Не хочется верить в ее обязательность, но часто, увы, слишком часто жизнь подтверждает эту истину. Бывает, добрый поступок тяготит. Но давайте, все же, лучше помнить о том, что дает нам этот поступок.

Разве так мало?

Он делает нас людьми. Укрепляет в человеческом нашем начале.

Это тоже зерна. Самоуважения. Самоценности. Уверенности в победе добра над злом. Мысли о том, что наши усилия не пропадут даром, нет, что рано или поздно они проклюнутся острыми стебельками совести в тех, кто был рядом с нами, в тех, кто прикоснулся к доброте, в тех, к кому поступок наш обращен был. Это только кажется, что доброе дело наказуемо. Рано или поздно о нем должны вспомнить без зависти, с уважением и чистотой.

Не сделать - проще, чем сделать. Не совершить добра - проще, чем совершить. В этом мы с Вами, Нина Степановна, убеждаемся слишком часто.

И потом давайте подумаем вот о чем. Наше государство не всевластно. Да, оно берет брошенных - или отнятых - детей под свое крыло. Не афишируя своих действий, не вознося их, хотя и не скрывая, страна наша поит и кормит, одевает и учит тех, кому выпало с детства не самое легкое испытание - потери или отлучения родителей. Гуманное отечество наше, не любуясь собственной добротой, тихо и твердо делает свое дело. Но какие же мы патриоты, какие граждане, коли будем лишь наблюдать гуманизм этот? Разве добродетельность государства должна оставаться делом, не разделяемым гражданами его? Разве одно лишь сочувственное свидетельствование есть норма взаимоотношений с социальной системой, нами же созданной?

Согласен, тут много от теории. Но расклад этот, на мой взгляд, стал таким умозрительным только по одной нелепой причине: слишком долгие годы мы молчали о том, что делает государство для э т и х детей. Слишком опасливо стыдились мы признаться, что ребят в домах ребенка, интернатах, детдомах не становится меньше. Слишком долго, наконец, мы полагали, что государство управится с тяжелыми заботами одно, прибегая лишь к небольшой группе шефствующих энтузиастов.

Увы! Государство способно создать условия жизни, а вот к любви надобно бы воззвать народной.

Как? И словом и делом.

Ваша дочь предложила дело - свою любовь.

Низкий ей за это поклон.

Теперь я хочу обратить Вас к Вашему собственному письму. Вы явно писали его взахлеб, и это помогает мне, кажется, лучше понять Вас.

Кроме отчаяния, в Вашем письме много что теперь называется модным словом "ретро", в нем много хорошей памяти.

Ну, например, Вы с дочерью спасаете Андрея физически. Многое опущено Вами, но можно по-человечески реставрировать то Ваше время и страдания, какие обрушились на Вас и Вашу дочь. Усыновить мальчика, чтобы тут же прийти к решению - оперировать его сердце.

Циник заметит: это нетрудно, ведь не свой. Да, циник силен, он крепчает, мне кажется, год от году в нашей жизни, в том повинны темпы скорей, скорей, в этом повинна отчужденность - каждый в своей квартире, точно в крепости, в этом повинен индивидуализм: хоть и ясны нравственные ценности, по которым все у нас общее и человек человеку брат, а антипримеров все же более чем достаточно.

Нет, не соглашусь с циником: и своего, и не рожденного тобой ребенка класть под нож хирурга, да еще такого, немыслимое, тягостное дело!