Девочка, конечно, заплакала, когда ее ссадили назад, в манеж, а Галина Ивановна сказала мне, нахмурившись: «Восьмой ребенок одной матери! И все попали к нам!»
Каждая — до единой! — детская судьба, причалившая к пристани государственного материнства и отдаленная от материнства естественного, помечена драмой, а то и трагедией — неважно, осознаны они детским сознанием или пока еще нет.
Детский дом — вообще зеркало народных бедствий. Именами Ленина, Дзержинского, Крупской, Макаренко освящено спасение детства на изломе двух социальных эпох. Частное благотворительство, жалостную подмогу из милости, приюты — вот ведь словечко! — сменила государственная защита — материальная и духовная. Потом страшная война, и опять детские дома — сотни тысяч сирот, глянувших смерти в глаза. Детство — составная часть такого понятия, как народ, и как часть народа детство делило со взрослыми тяготы невообразимых испытаний. И детский дом с достоинством помнит горькие, но гордые свои дни.
На грани пятидесятых считалось, что детские дома скоро исчезнут вовсе. Вырастут самые малые сироты войны, а если и будут одинокие дети, они рассеются в интернатах: строительство их, поспешно спорое, считалось едва ли не главным ключом ко всем проблемам воспитания — как же торопливы, безоглядны, наивны бываем мы порой. Однако же детские дома, а с ними вместе Дома ребенка, не растворились в интернатах, нет. Напротив того, с годами к ним прибавились интернаты для сирот и детей, «оставшихся», — где детский дом соединялся со школой.
Ну, а дети? Откуда берутся они сейчас?
Трудный, больной вопрос.
Я не зря сказал о военном сиротстве: это было горькое, но гордое время. Увы, нам нечем гордиться сейчас. И тут самое время обернутся к слову «оставшихся» — интернаты для сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Как остаются без попечения матери и отца?
Ну, сначала о сиротах. Аварии, катастрофы, землетрясения, ясное дело, неизбежны даже в самое мирное время, но, скажем откровенно, детей, оказавшихся сиротами в результате таких бед, — считанные доли процента. Горько говорить об этом, но без попечения родителей дети остаются по вине — или беде — самих родителей.
Ах, если бы знали замыслившие запустить свою руку в казну — во имя своего блага, во имя детей, клянутся они, — какой бедой карают не только себя, но и тех, благом которых прикрывали бесчестие. А знать, предвидеть — так нетрудно! Вообще, когда читаешь личные дела детдомовцев, не покидает ощущение: как же бездумен, как безогляден и как виноват мир взрослой родни этих ребят! Как безжалостен! И как наказуем! Наказание законом — это только полдела. У детского суда своя правда, и диву даешься его порой не детской высоте и праведности непрощающих истин.
Вот одна история, впрочем, часто встречаемая — мне, по крайней мере, в удивлявшем множестве, поначалу похожая на анекдот, — приходит муж с работы, а его жена с любовником — но потом страшная в жестокости расплата — муж хватает ружье со стены и убивает жену. Сюжет, пошлейший даже для газетного «Происшествия», обретает новые расценки при выяснении одного обстоятельства: и жена и муж согрешили на глазах у детей. Девочке — шесть лет. Мальчику — два года.
Малыш мало что помнит, и судит одна лишь девочка: в день освобождения отца, в день, когда раскаявшийся и отбывший наказание мужчина приходит в детдом, чтобы и далее искупить вину свою, девочка и ее брат, воспитанный ею в непрощении, с отцом уйти отказываются.
Прощение и непрощение, цена жизни и цена греха — сколь же недетски вопросы, которые решают дети, «оставшиеся» или оставленные. И как отличимы они этой своей трагической сутью от всех других детей.
Так вот — оставленные, входящие в понятие «оставшиеся».
Первая среди высших нравственных истин людской порядочности — благодарность материнству. Сколько песен сложено в честь матери, сколько стихов, сколько цветов возложено на материнские могилы! Да что там! Материнская нежность — исток подвига, вдохновения, самой жизни человеческой, а потому говорить о материнстве попранном, о материнстве растерзанном, о лжематеринстве — нелегкая, тяжелая нужда. А дело в том, что все чаще и чаще молодые женщины — обратим особое внимание именно на это обстоятельство — отказываются от своих детей прямо в роддоме. Говоря же определеннее, большинство малышей, которые растут в домах ребенка, — именно такие, нежеланные дети.
Что это за явление? Как его понять?
Ясное дело: почти за каждым отказом от новорожденного — драма, неудавшаяся, расстроенная любовь, обман мужчины, разрыв. Но с мужчины, с отца, как известно, закон ответственности не снимает — он должен и может помочь в воспитании как минимум материально. Мне не хочется вдаваться в отношения мужчины и женщины, это совсем другая, вековечная, «бальзаковская» проблема, но, как мы знаем, от любви очень часто рождаются дети. Что делать! Горечь не проста, но простима, потому что оборачивается утехой — надеждой и опорой матери. Такова классика.