Собрание сочинений. Том 5.

К моему удивлению, он весь побелел и дрожал от волнения. Мне было жаль его, а так как полузабытая выходка его приятеля задевала меня теперь лишь постольку, поскольку она отразилась на душевном состоянии самого капитана Джима, я еще раз дружески пожал ему руку и завел разговор о нашей жизни в ущелье, всячески избегая упоминаний о Лейси Бассете. Лицо его прояснилось, к нему вернулись былая простота и задушевность, но, к сожалению, вместе с прежней его привычкой ссылаться на Бассета.

— Да, славное было тогда житье, и я говорил Лейси не дальше как вчера, с таким привольем трудно тягаться цивилизации и газетам, даже самым возвышенным. Но прав и Лейси, — быстро добавил он, —когда говорит, что тут на «Страж» ополчаются всякие неучи из захудалых становьев, неспособные распознать джентльмена, человека ученого, настоящего знатока. Да! И я отвечаю Лейси: «Ты не тревожься, время свое возьмет, они образумятся и примирятся с нашим «Стражем», хотя бы мне пришлось просадить на него вдвое больше денег, чем я уже просадил».

Вскоре я узнал из других источников, что «Страж» не пользуется расположением интеллигентных читателей Гилиада и что в городке отнюдь не разделяют непомерно высокого мнения капитана Джима о его друге. Однако критическое к нему отношение принимало юмористический характер, даже в этом деловитом местечке, так что тщеславие, самомнение и невежество Лейси Бассета служили неисчерпаемым источником шуток для местных остряков, хотя у менее умудренных читателей они вызывали смутное раздражение, и лишь небольшое меньшинство тупо защищало газету за солидный вид и обилие в ней объявлений. Однако я с прискорбием обнаружил, что слава никудышного человека распространялась с Лейси Бассета и на капитана Джима и некоторые самые вопиющие несуразности в газете приписывались уже прямо ему. Но чего уж я никак не ожидал, так это что Лейси прямо или косвенно поддерживает в публике такое мнение.

Было это случайно или умышленно, только сам Лейси Бассет целый месяц не попадался мне на глаза. И вот в один жаркий полдень, когда зной и пыль загнали цвет мужского населения Гилиада в укромный полумрак заднего помещения «Отеля Трезвости» и даже очистили от зевак контору дилижансов, оставив меня наслаждаться одиночеством за спущенными шторами, дверь в мою комнату вдруг отворилась, и на пороге показался друг капитана Джима, словно частица того ослепительного сияния, от которого я так старательно отгородился. Надо отдать негодяю справедливость: с тех пор, как я видел его в последний раз, его манеры и костюм стали поскромнее, и, возможно, под благотворным воздействием издевок и револьверного дула с него отчасти сошли заносчивость и надменность. Судя по распространившемуся в комнате специфическому аромату и сильно возбужденному виду моего гостя, не вязавшемуся с явным отсутствием внутренней уверенности, я мог догадываться, что он подготовился к свиданию со мною, посетив предварительно таинственные источники «Отеля Трезвости».

— Мы с вами вроде не встречались с тех пор, как вы здесь, — сказал он с развязностью, впрочем, несколько нарочитой, — мы ведь с вами люди оба занятые и очень уж много суеты здесь, в Гилиаде. Капитан Джим говорил, что виделся с вами в день вашего приезда, сказал, что вам сразу же полюбился «Страж» и вы считаете его слишком хорошим для Гилиада. Это верно? Не то, чтобы он именно так выразился, но примерно таков был смысл. Потешный он человечек, этот капитан Джим!

Я заметил довольно резко, что считаю его человеком честным, прямодушным и весьма благородным.

— Все это превосходно, — снисходительно улыбаясь и размахивая тростью, отозвался Бассет, — но, будучи с ним в дружбе и зная его близко, не находите ли вы, что он набитый дурак?

Я не удержался и отпарировал, что для себя он, однако, не видит в этом препятствия.