Собрание сочинений (Том 5)

- К примеру, - откликнулся Феодор, - к примеру хотя бы, что митрополит у нас грек, и в синклит свой норовит греков набрать, а наши русские попы в подчинении ходят, а через попов угнетены и миряне, и то для мирской власти ущерб. Это видел, к слову сказать, еще твой прапрадед великий князь Ярослав, он в первый же год своего единодержавия поставил в Новгороде русского епископа, а за три года до кончины собрал в Киеве епископов и велел им поставить митрополитом Илариона Россиянина, а у Константинополя даже не спросились.

- А Константинополь что?

- Константинополь далеко, - подмигнул Феодор, - не достанет. Подарки послали патриарху, тем и обошлось. Прапрадед твой почему этими делами занимался? Потому что видел их важность.

- А я не вижу?

- Ты видишь, но тут храбростью надо обладать.

- Храбростью, мне?

- Не той храбростью, - сказал Феодор, - с какой идут в битву. Но той, какая требуется, чтобы сломить ветхую привычку. Ты идешь рубиться - ты считаешь: против тебя сто копий, или двести, или тысяча. Когда же единовластной своей волей ломаешь людскую привычку, враг неисчислим, и невидим, и неуловим, копьем и мечом его не истребишь.

- Епископ наш Леон, - сказал Андрей Юрьевич, - нам не ко двору. Не за нас болеет, за злодеев наших. Епископа будем сажать нового.

- Посадить митрополита! - горячо шепнул Феодор. - Не в Киеве - в Ростове...

- Тогда уж во Владимире, - сказал Андрей Юрьевич.

- Какое сразу умаление Киева, какое возвеличение твоего княжества! Не чужого посадить - своего, ревнующего о твоей славе... на великие дела способного...

- Храброго, - хохотнул Андрей Юрьевич.

- Так, князь! - подтвердил Феодор, грудь его под рясой раздувалась как мехи. - Способного и храброго!

Примолкли. Было слышно дыхание Феодора.

- Митрополита киевского тронуть не дадут, - сказал князь.

- А заставить!

- Белены, отец, объелся? Смуты хочешь? Покамест великокняжеский престол в Киеве считается - кто даст порушить киевскую митрополию?.. Да она и не помеха. Один у них митрополит, другой у нас - это попробовать возможно...

Феодор пришел к попадье и сказал:

- Попадья, а попадья! Слушай-ка. Я, может статься, митрополитом буду.

- Кем? - спросила попадья.

- Митрополитом, митрополитом.

- Ой, да что ты!

- А почему бы нет? - сказал Феодор.

- И мы в Киев поедем?

- Нет, тут буду, тут...

- Так у нас же митрополитов сроду не было.

- Сроду не было, а глядишь, и будут.

Попадья поморгала.

- Федь, - спросила она, - а митрополиты бывают женатые? Чегой-то не слыхала я.

- Не слыхала - услышишь.

- Федюшка, а ведь тогда к нам дары так и потекут?

- Уж не без того.

- Со всех сторон!

- Надо полагать.

- Так ведь это хорошо, Федюшка!

- А то плохо, - радостно сказал Феодор, но тут же пожурил свою попадью, погладив ее по голове: - Дурочка, тебе богатство лишь бы. Есть кой-что получше богатства.

- А что?

- Тебе не понять, - сказал Феодор. - Вот князь, тот понимает.

Нахмурясь, прошелся по комнате с такой осанкой, будто уже обладал митрополичьей властью и все перед ним склонялись до земли.

- Он сказал: возможно. Слышь, попадья? Возможно! Мы с ним - одна душа: он за меня, я за него...

Ночью, засыпая, попадья позвала томным голосом:

- Федь, а Федь.

- Мм? - спросил Феодор.

- Федь, а я кто ж тогда буду?

- Как кто? Ты - ты и будешь.

- Нет, Федь. Вот ты поп - я попадья. У дьякона - дьяконица. А митрополитом станешь - я как буду зваться?

Феодор усмехнулся сонно:

- Ну... стало быть - митрополитицей.

- Митро...

- ...политицей.

- Ах-ха-ха-ха! - посмеялась, засыпая, попадья.

Окруженный плачущими приверженцами, торжественно-скорбно выступил из Ростова неугодный Андрею Юрьевичу епископ Леон.

Возок ехал за ним, а епископ шел по дороге с посохом, как простой странник. Он запретил нести за ним хоругви, несли только маленькую, ему принадлежащую икону Одигитрии божьей матери, путеводительницы.

Извещенный народ высыпал навстречу изгнанному пастырю. В селах выносили на улицу столы, покрытые скатертями, на них ставили иконы и чаши с водой, и епископ останавливался, чтобы отслужить молебен с водосвятием. Плач вокруг него множился, он сам плакал, моля господа защитить православных христиан от гонителей и мучителей.

Пока не прослышали об этом во Владимире. После чего пришлось епископу сесть не в возок - в седло и мчаться, останавливаясь лишь для того, чтобы сменить коня. И в Киеве, боясь, как бы и здесь его не достала рука Андрея Юрьевича, он не задержался - на греческом корабле отплыл в Константинополь.

Он туда добрался много раньше Феодора и успел оговорить его перед патриархом. Вслед за Леоном явилось посольство из Киева: князь киевский Ростислав, узнав о замыслах Андрея Юрьевича, спешил испросить себе из патриарших рук нового митрополита-грека на место недавно преставившегося.

Патриарх охотно исполнил эту просьбу, а когда приехал кругом очерненный Феодор с грамотой и подарками от Андрея Юрьевича - патриарх был гневен, на подарки даже не взглянул.

- Над святителями ругаетесь! - сказал, стуча посохом. - Гонительство насаждаете в век торжества Христова!.. Ты, иерей, как смел своею волей занять престол епископский?!