Собрание сочинений. Том 5

Генерал подготовлял свой завтрашний день так, будто только теперь и должна была начаться его настоящая жизнь. Он был молод, ему не было еще сорока. Генерал он тоже был молодой, но уже с именем, не единожды упомянутый в приказах Верховного Главнокомандующего, с пятью орденами и пятью нашивками за ранения (три легких и два тяжелых). Бойцы говорили о нем: «наш» — и вступали в горячие споры, если кто-либо сомневался в их генерале.

Генерал был так молод, что воспоминания о родной Тараще легко объединялись у него с воспоминаниями об Академии, а дни, когда он командовал батальоном, перемежались с днями, когда он под Котельниковом водил в бой танковую бригаду, находясь под командой Павла Алексеевича Ротмистрова. И все это было так недавно, что, казалось, могло заполнить собой каких-нибудь двести — триста дней жизни. Сражений у него было гораздо больше, чем каких-либо иных событий. Поэтому, готовясь к ним, он забывал обо всем остальном. Люди, с которыми он завтра будет сражаться, предстали сейчас перед его мысленным взором. Он перебрал каждого из них и ни в ком не усомнился.

2

В этот вечерний час стрелки Н-ского полка подходили к отведенному им участку, чтобы сменить танки. Полк, дравшийся пять суток подряд на улицах города, а потом без отдыха прочесывавший окрестные леса, двигался к бою третьи сутки. Его двадцатитрехлетний командир-бакинец третьи сутки спал, как и любой из его бойцов, урывками, набирая отдых по капле, как пчела набирает мед. Все это время бойцы видели своего командира всюду. То он стоял на перекрестке путаных лесных дорог, следя, чтобы кто-нибудь случайно не свернул в сторону, то пробовал с седла обед в ротной кухне, то на коротком привале вручал отличившимся ордена и медали или мчался лугом на трофейной двухцилиндровой машине с размозженными крыльями, крича обозным, чтобы они не обгоняли батальоны, не беспокоили пехоту, которая не любит жаться к обочине.

В голове полка шел батальон майора Малышева. Сам майор, с самодельной, выкрашенной в красный цвет палочкой в руках, непринужденно, точно гуляя, шагал в стороне от дороги, рядом со своим батальоном. В полку его любили за широкий характер и храбрость, уважали за то, что он начал войну красноармейцем, а сейчас прославил себя как опытный, быстро растущий офицер. Все помнили, что за бои в Вильнюсе Малышева хвалил сам командующий армией.

За Малышевым шел батальон майора Рослева, прибывшего в полк несколько дней назад. Его еще мало знали, а он со своей стороны держался скромно, достойно и сдержанно, понимая, что породнится с батальоном в первом бою. Он не покрикивал на выходящих из строя, как Малышев, не шутил язвительно и остро, как майор Измоденов, командир третьего батальона, носившийся вперед и назад на оглушительно стреляющем мотоцикле. Измоденова, как и Малышева, полк знал давно. Это был храбрец, весельчак и отличный хозяин. Он догнал полк, возвращаясь из госпиталя. На улицах Вильнюса во главе комендантской команды он стал пробиваться к своему батальону, ведущему бой в центре города, и пробился почти в одиночку.

Полк занял свой участок в начале ночи под огнем противника. Малышев растер на ладони ржаной колос и стал равнодушно жевать мягкие зерна, изредка поправляя ротных, которые сразу же заставили людей рыть траншеи, а Измоденов узкими глазами степняка настороженно оглядывал местность, видневшуюся при свете разрывов.

Торопливо уходили последние танки. В течение ночи им предстояло совершить обходный маневр по топким лесным дорогам и вырваться километров на пятьдесят в тыл немцам. Пехотинцы окружили машины, расспрашивая, много ли немцев перебил каждый экипаж.

Тут было много всем известных в соединении танкистов. Вот Пасечников, танк которого первым вырвался к Неману. Был тут и гвардии лейтенант Шалиговский, дважды горевший в танке и за это прозванный «неопалимою купиной». О нем рассказывали, что под Сморгонью он доложил по радио: «Прошу прислать тягач для расчистки шоссе. Танк застрял на немцах». Он в самом деле врезался в колонну немецкой пехоты и обозов, давил, рвал, разбрасывал и по обломкам телег, по грудам трупов шел вперед, пока окончательно не застрял в месиве дерева, человеческих тел и металла.

3

Основные силы танков еще с утра скрытно двинулись лесом, по бездорожью, по топям. Танкисты сами строили себе гати. Им помогали пехотинцы. Звуки топоров и пил, рык тягачей, подвозивших камни, и бойкое тявканье молотков заглушали стрельбу боевого охранения.

Уже лес окутала ночь, а работа продолжалась. Свет молодой луны почти не проникал в лесную чащу. Здесь было темно и сыро. Белые пятна тел, копошащихся в болоте, едва угадывались даже вблизи.

Девушка-санинструктор нетерпеливо кричала в темноту:

— Черемисов! Слышите меня, Черемисов? Выходите, а то простудитесь.

— Совестно, Таня, — добродушно отвечал ей чей-то охрипший голос. — Теперь штаны свои до утра не найду.

— Выйдите, я вам что-то скажу, — настойчиво продолжала она.

— Да как же я выйду? — отвечал ей все тот же хриплый голос под хохот соседей.