Собрание сочинений. Том 5

«Мы выбраны нашими избирателями для выработки прусской конституции; те же самые избиратели послали других своих сограждан во Франкфурт для учреждения центральной власти. Нельзя отрицать, что избиратель, дающий полномочия, имеет право одобрить или не одобрить действия своего уполномоченного; но избиратели не уполномочили нас голосовать вместо них в этом вопросе».

Этот солидный аргумент вызвал большое восхищение среди юристов и юридических дилетантов Собрания. Мы не уполномочены! И, однако, тот же г-н Берг через две минуты заявил, что Франкфуртское собрание «было созвано для установления, в согласии с германскими правительствами, будущей германской конституции»; но ведь прусское правительство не дало бы, видимо, в этом случае своей санкции, не обсудив сначала вопрос с согласительным собранием или с палатой, выбранной согласно новой конституции? И, однако, министерство тотчас же уведомило Собрание о своем признании имперского регента, равно как и о своих оговорках, предложив тем самым Собранию высказать свое суждение!

Именно точка зрения г-на Берга, его собственная речь и сообщение г-на Ауэрсвальда приводят, таким образом, к заключению, что Собрание, безусловно, уполномочено заниматься франкфуртскими решениями!

Мы не уполномочены! Значит, если Франкфуртское собрание снова введет цензуру и в случае столкновения между палатой и короной пошлет в Пруссию для поддержки короны баварские и австрийские войска, — то у г-на Берга не окажется «полномочий»!

В чем же заключаются полномочия г-на Берга? Буквально — только в том, чтобы «выработать конституцию по соглашению с короной». Он, стало быть, не уполномочен делать запросы, вырабатывать по соглашению законы о неприкосновенности депутатов, законы о гражданском ополчении, о выкупе и другие не фигурирующие в конституции законы. Именно это каждодневно и утверждает реакция. Сам он говорит: «Каждый шаг сверх этих полномочий является несправедливостью, нарушением своих полномочий или даже предательством!»

И все же г-н Берг и все Собрание ежеминутно нарушают под давлением необходимости свои полномочия. Они не могут не нарушать их в силу революционного — или теперь, вернее, реакционного — временного порядка. В силу этого временного порядка компетенция Собрания распространяется на все, что способствует упрочению завоеваний мартовской революции, и если эта цель может быть достигнута путем морального воздействия на Франкфуртское собрание, то согласительная палата не только в праве, но и обязана оказать это воздействие.

Дальше следует рейнско-прусский аргумент, важный для нас, жителей Рейнской провинции, особенно потому, что он показывает, как представлены наши интересы в Берлине.

«Мы, жители Рейнской провинции, Вестфалии и других провинций, не связаны с Пруссией решительно ничем, кроме того обстоятельства, что мы отошли к прусской короне. Если мы разрушим эту связь, государство распадется. Мне совершенно непонятно, как, вероятно, и большинству депутатов моей провинции, на что нам нужна берлинская республика. Тогда уж мы скорее могли бы пожелать республику в Кёльне».

Не будем разбирать здесь досужие домыслы о том, чего бы мы «могли пожелать», если бы Пруссия превратилась в «берлинскую республику», равно как и новую теорию об условиях существования прусского государства и т. д. Мы только заявляем протест, как жители Рейнской провинции, против того, будто «мы отошли к прусской короне». Наоборот, «прусская корона» пришла к нам.

Следующим оратором против предложения Якоби выступает г-н Симонс из Эльберфельда. Он повторяет все, сказанное г-ном Бергом.

После него на трибуне появляется оратор левой, а потом г-н Захарие. Он повторяет все, сказанное г-ном Симонсом.

Депутат Дункер повторяет все, сказанное г-н ом Захарие. Но он говорит и кое-что другое или, вернее, он повторяет уже сказанное в такой резко выраженной форме, что на его речи стоит вкратце остановиться.

«Если мы, учредительное собрание 16 миллионов немцев, бросим такой упрек учредительному собранию, представляющему всех немцев, то укрепим ли мы этим в сознании народа авторитет германской центральной власти, авторитет германского парламента? Не подорвем ли мы этим радостное послушание, с каким должны относиться к нему отдельные племена, чтобы оно могло действовать в пользу единства Германии?»

Согласно г-ну Дункеру, авторитет центральной власти п Национального собрания — «радостное послушание» — заключается, стало быть, в том, что народ слепо подчиняется этой власти, по отдельные правительства делают свои оговорки и при случае вовсе отказываются повиноваться ей.

«К чему в наше время, когда сила фактов так огромна, к чему еще какие-то теоретические заявления?»

Значит, признание суверенитета Франкфуртского собрания представителями «16 миллионов немцев» — это только «теоретическое заявление»!?

«Если бы в будущем правительство и народные представители Пруссии сочли какое-нибудь принятое во Франкфурте решение невозможным, неосуществимым, то возможно ли было бы тогда вообще выполнение такого решения?»