Собрание сочинений. Том 5. Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории.

Уже разговор начинал опадать и сладость ночи погружала иных в задумчивость, других в дремоту, когда послышавшийся вдали звук гуслей пробудил всех и навел на любимую потеху. Все приступили с просьбой к одному из моих переников, чтобы он спел, но Видо, убежденный в своем достоинстве, долго упорствовал; поэт сказал бы: он хранил свои песни только для себя; наконец, когда я присоединил свою просьбу к общей, он сдался. – Принесли низенькую скамейку для певца и гусли, род малороссийской балалайки об одной струне. Кружок сделался теснее. Певец начал. Его лицо, полное благородства, но холодное, вспыхнуло жизнью; смущение придало ему более красоты; он пел, сопровождая напев гуслями, и все внимало, никто не шелохнулся, чубуки оставались еще в сомкнутых устах, но они не дымились, и давно остыли; на лицах слушателей можно было разгадывать смысл песни, так сильно, так видимо отражались на них порывы волнуемой страстью души. В собственном смысле это была не песня, но длинная, историческая баллада, о том, как герой славянства, Милош Обилич… но для чего рассказывать то, что вас вовсе не займет, зачем предавать на терзание вашему невниманию, что было выпрошено с таким усилием и выслушано с такой жадностью.

Певец кончил, а я все еще слушал, и не наслушался бы его во всю ночь.

Черногорские песни состоят большею частью из повествований исторических событий; они длинны, единообразны по напеву, занимательны по содержанию. – История здешнего края начертана в песнях, сохранена в земле и на земле. Много веков, много народов протекло над развалинами, покрывающими этот край; многие воздвигли их из праха, но еще чаще низвергали в прах; каждый век наложил на них печать свою, и каждый народ свою руку. Я приведу в пример Наждребаник, монастырь, в котором я поселился и с которого по порядку, заведенному записными туристами, следовало бы начать, но я путешественник «не по превосходству». – Монастырь состоит из одной избы, недавно построенной, и церкви: последняя примечательна своей древностью. Она первоначально сооружена св. Стефаном, королем сербским: это можно доказать фактами, сохранившимися в Морачском монастыре; основание, двери и многие украшения сохранились от времени, остальное было разрушено и уничтожено войнами, постоянно опустошавшими край со времен сербских королей до настоящего дня; огромные размеры и тщательность отделки некоторых камней, особенно дверей, изумят пришельца; еще более изумится он, найдя в недавней, безыскуственной приделке к церкви некоторые, прекрасно обработанные куски, вставленные без разбора, куда ни попало. – Пока не прошло и десятков лет от поновления церкви, разгадка этому легка; вот она: в двух верстах отсюда находятся развалины здания, прекрасного и величественного по своим остаткам. Было ль это идольское капище, святой ли храм времен Константина и Елены или укрепление? Представляю исследовать археологам, но советую торопиться, потому что гораздо большая часть здания уже разобрана окрестными жителями для домашних поделок; смею, однако, заверить, что оставшиеся камни не содержат никаких письмен, по крайней мере понятных мне; правда, на одной плите есть какая-то каракулька, произошедшая, по-моему, от ее падения; на западной стене тоже есть нечто, в виде впадины, во многих камнях находятся пробоины, которые, по крайнему моему разумению, служили для металлической скрепи здания, но этого достаточно для опытного археолога; по этому, как по писанному, расскажет он былую повесть края, который так занимает нас. Ради неба, спешите сюда, почтенный археолог, спешите в Диоклею: обильная жатва вам представится здесь.

Из этих-то камней обновлена нынешняя церковь. Они были слишком огромны; туземцы не могли умудриться доставить их сюда целиком, а потому дробили, как попало, и те куски, которые пощадил случай, красуются и ныне в безыскуственной пристройке здания. Кто поручится, что и сохранившиеся остатки времен Св. Стефана, по крайней мере некоторые из них (другие очень просты и еще более усиливают данные к моему заключению), не взяты из описанных мной развалин, известных здесь под именем Сиге и обозначенных мною на карте.