Ярулла не собирался жить в деревне за высоким забором, тем более что не имел средств на такое сооружение, как и многие его земляки, но жену ему хотелось иметь степенную, чтобы не было в семье ссор, чтобы дети росли послушные. Зарифа никогда не отличалась скромностью и тихим нравом, однако Низамов рассчитывал, что с возрастом она образумится. Поездка домой в прошлом году особенно обнадежила его: Зарифа заневестилась, стала стеснительнее, скромнее. Тем обиднее оказалось теперь разочарование. И все-таки Ярулла обрадовался, увидев ее на деревенской улице.
Случайно ли она появилась или прикатила, прослышав о приезде любимого человека, только поведение ее не рассеяло его тревоги по поводу дурных толков о ней. Наоборот, что-то новое, пугающее появилось в облике девушки, которая, идя по улице, бойко размахивала руками, задорно отшучивалась, когда парни пытались остановить ее, смело, даже небрежно здоровалась со старшими, может быть сердясь на них за явно выраженное осуждение. Она сама пошла наперерез Ярулле, придерживая у горла накинутый на плечи полушубок и сияя улыбкой. Куда бежала простоволосая, несмотря на холод? Почему остриглась? (Башкирки обрезали косы лишь в знак печали.)
— Здравствуй! — сказала она, прямо глядя в глаза Низамова, и протянула маленькую теплую руку.
Ярулла взял ее ручонку, неловко подержал в широкой ладони и, спохватившись, выпустил: засмеют односельчане девушку, которая ведет себя так развязно.
Но Зарифа, не боясь насмешек, забыв даже о Магасумове, не озиралась по сторонам.
— Вернулся?
— Вот приехал…
— Совсем?
— Н-не знаю… вряд ли — совсем.
Она еще пристальней всмотрелась в него, не понимая его растерянности, огорченная холодом встречи.
— Я в Челябинске, на курсах трактористов. Еле вырвалась отсюда и словно опять на свет родилась! Не нарадуюсь, как замечательно все получается — сама себе хозяйка буду. Правда хорошо, что я стану трактористкой? — Не получив ответа, Зарифа добавила: — Я теперь комсомолка. А ты?
— А я? — Слова опять застряли в горле Яруллы. Чем мог он удивить бойкую девчонку? Лицевым счетом на комнату? Своей работой кочегара? Или тем, что родители сосватали ему Наджию, которую «черт поцеловал»?
«Правильно сделали, что сосватали! — угрюмо подумал он, всматриваясь в смугло-розовое лицо Зарифы, в глаза ее, излучавшие прямо-таки нестерпимый блеск. — Вот красота, выставленная напоказ всему белому свету. Глядите. Любуйтесь. Сплетничайте. Треплите длинные свои языки. Права мать: боязно иметь такую дочку, а еще страшней завести такую жену».
— Ты будто из-за угла мешком напуганный. — Зарифа невесело засмеялась. — Неужели пересудов боишься, как наша Маруся?..
— Какая еще Маруся?
— Наша уборщица в общежитии, — приехала из деревни и всего боится.
Нет, иной представлялась любимая девушка Ярулле. Теперь он окончательно уверился в том, что она издевалась над ним в прошлом году, когда обещала ждать его.
«Трактористкой стану!» Никто в Большом Урмане еще и понятия не имеет о тракторе, а Зарифа сама собирается на трактор сесть. Чего доброго, курить начнет! Каждому мужчине равная, смело протянет руку, прямо посмотрит в глаза.
— Уф, алла! — Сын Низама с невольным облегчением расправил плечи, когда девушка, опечаленная до слез, но с гордо поднятой головой, побежала дальше.
Такая никому дороги не уступит, спуску не даст и свекровке тоже не покорится, не сядет, будто робкая батрачка, бочком к столу за самоваром. Она даже перед отцом мужа не потупится, как должно невестке, не смеющей пикнуть или, спаси аллах, запеть при свекре.
Вот Наджия, говорят, скромница, работящая и почтительная дочь. Никто не видел, чтобы она больно вела себя на улице.
Чем дольше размышлял Ярулла, тем больше убеждался в том, что родители правильно поступили, позаботясь — хотя бы и деспотично — о его будущей семейной жизни. Прийти к такому выводу ему было не так уж трудно: Низамовы, как и другие жители деревни, приучали детей с малых лет к послушанию и покорности старшим.
Подходя к своему двору, он еще раз окинул взглядом деревенскую улицу. Избушки с навесами снежных ковриг над окнами подслеповато выглядывали из-за убогих плетней и серых частоколов.
То-то задрожат они, то-то глянут удивленно, когда мимо них прогрохочет на тракторе Зарифа Насибуллина!
Ярулла обмел валенки березовым голиком и вошел в избу; теленок, стоя в закутке, потянулся к нему влажным носом. Пол проскоблен добела, на полке таз для умывания — гордость семьи, — начищенный до блеска, рядом подбоченился тоже медный кумган с длинным носком. На низких нарах, занимавших почти всю переднюю часть избы, сложена постель с массой подушек в пестрых наволочках, тут же в углу сундук — в нем приданое дочерям накапливается по нитке.
Сестренки Яруллы скромницы, не чета Зарифе, сидят дома и под присмотром матери прядут, ткут, вяжут.