Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I)

Странная судьба этого человека! Он уже был в летах, когда вдохновение посетило его; до того времени его называли человеком тупым, холодным; несколько напечатанных мелких сочинений его прошли незамеченными. Только в 1804 г. показалась на сцене его первая трагедия, Эдип в Афинах; в ней дебютировала, известная впоследствии, Семенова: и трагедия и артистка произвели необыкновенное впечатление в зрителях. Когда же, года два спустя, явился Дмитрий Донской, то восторг публики дошел до какого-то неистовства. Никогда ничего подобного не видали до того времени в театре. Слава Озерова достигла до такой высоты, до которой только может достигнуть слава поэта. За ним следили, старались уловить его взгляд; счастливцем считался тот, кого он удостаивал словом. По наружности он казался равнодушным к торжеству, но легко себе вообразить, что происходило в душе, когда припомним последовавшие за тем обстоятельства его жизни. Необыкновенный успех его возбудил зависть. Князь Шаховский, в то время всесильный в мире закулисном, затеял против него интригу и так подготовил общественное мнение, а может быть самих актеров, что «Поликсена» Озерова, поставленная года два спустя, потерпела совершенное фиаско. Это сильно подействовало на бедного поэта; он стал убегать людей; всюду чудились ему язвительные улыбки, укоры, ругательства; он бросил службу, заперся один в доме, но и там шум городской будил его воспоминание о несчастном представлении «Поликсены». Озеров наконец уехал в деревню и вскоре умер в сумасшествии на 46 году жизни (п. 1770[16]-1816 г.). Что Озеров действительно погиб жертвой зависти и интриги, это свидетельствуют лучшие люди того времени: Капнист, Батюшков, Жуковский, Дашков, Блудов, наконец, Вигель в стихах и прозе восстали против зоилов – завистников. Замечательны слова Батюшкова: «Есть люди, которые завидуют дарованию. Великое дарование и великое страдание почти одно и тоже». Замечательны они именно в устах Батюшкова, которого постигла участь Озерова, но который находился слишком 30 лет в сумасшествии и только за год до смерти прозрел из своего нравственного мрака. Жуковский в стихотворении, посвященном Озерову, говоря о лаврах, которыми венчали поэта, прибавлял:

«В них зависть терния вплела…
И торжествует. – Растерзали
Их иглы славное чело.

Даже Державин удостоил низойти с высоты своей и посвятить Озерову несколько стихов – впрочем, плохих.

Всей жизни поэта, собственно говоря, было два-три года; предшествовавший им длинный ряд годов прошел бессознательно и без цели; остальное, немногое время, в страданиях и сумасшествии; но счастлив тот, кому удалось прожить и три года такой полной жизнью!

Нечего и говорить, что Блудов бывал почти каждый день у Щербатовых. Часто приходил он туда прямо из театра, особенно когда ощущал потребность высказать те чувства, которые накоплялись в нем во время представления и теснили ему грудь. Не раз повторял он перед молодой девушкой целые монологи Антигоны, которые необыкновенная память его успела уловить во время хода самой пьесы. Частые посещения Дмитрия Николаевича объяснялись той безграничной дружбой, которая существовала между матерью его и графиней Каменской: – в свете, не знавшие их, принимали за родных сестер; – его любили и ласкали; но малейшие намеки о возможности брака молодого человека с княжной, отражались безусловно ее непреклонной в этом случае матерью. Также точно, с другой стороны, все предложения делаемые княжне, по-видимому очень выгодными женихами, отклонялись ею под разными благовидными предлогами, но с твердостью и решимостью.

Кроме Щербатовых, Блудов посещал очень часто дом Хвостовой, урожденной Херасковой, женщины очень умной, в обществе которой он любил бывать. Пустые толки об этих посещениях, доходившие даже до княжны Щербатовой и смущавшие ее кроткое сердце, опровергались всеми теми, кто знал его страстную любовь. Несколько времени спустя, он сблизился с семейством Оленина, бывшего президентом Академии Художеств; здесь-то он и сошелся с тогдашними литераторами.

У Державина, который в 1802 г., при образовании министерств, назначен был министром Юстиции, Блудов, несмотря на родственные с ним связи, бывал не часто. Должно полагать, что разность убеждений, еще более чем лета и звание, полагали препятствия их сближению. Державин, как известно, безусловно порицал все нововведения и восхвалял старину. Впрочем, Блудов всегда чтил в нем поэтический дар, и лучшим доказательством тому может служить предпринятое впоследствии Академией, при его содействии, превосходное во всех отношениях издание сочинений Державина.