Собрание сочинений. Том 7

«Один в общем очень свободомыслящий господин из Нюрнберга, который отнюдь не был глух к новому, страшно ненавидел происки демократов. Он был поклонником Ронге и повесил его портрет в своей комнате. Но услыхав, что Ронге на стороне демократов, он перевесил его изображению в клозет. Он как-то сказал: о, если бы мы жили под властью русского кнута, каким бы счастливым я себя чувствовал! Он умер во время волнений, и я полагаю, что хотя он и был стар, его свели в могилу только печаль и огорчения по поводу того, что творилось» (т. II, стр. 321–322).

Если бы этот достойный сожаления нюрнбергский филистер, вместо того чтобы умереть, занялся компилированием отрывков и изречений, почерпнутых из «Korrespondent von und fur Deutschland»^[113], из Шиллера и Гёте, из старых школьных учебников и дешевых новинок из библиотек для чтения, то он избавил бы себя от смерти, а г-на Даумера от тяжелого труда по составлению комбинаторно-афористического основоположения в двух частях^[114]. Правда, нам в этом случае не представился бы поучительный повод познакомиться с религией нового века и заодно с ее первым великомучеником.

Творение г-на Даумера делится на две части: «предварительную» и «основную». В предварительной части верный Эккарт^[115] немецкой философии высказывает свое глубокое огорчение по поводу того, что за последние два года даже мыслящие и образованные немцы были сбиты с пути истинного и отказались от драгоценных завоеваний мысли ради чисто «внешней» революционной деятельности. Он считает теперешний момент подходящим для того, чтобы снова апеллировать к лучшим чувствам нации; он показывает, к чему приводит столь легкомысленный отказ от всей немецкой культуры, благодаря которой немецкий гражданин только и представляет собой что-то. Он воспроизводит все содержание немецкой культуры в самых энергичных афоризмах, какие только могут найтись в скудной сокровищнице его начитанности, и компрометирует тем самым немецкую культуру не в меньшей мере, чем немецкую философию. Его антология возвышеннейших продуктов немецкого духа своей плоскостью и тривиальностью превосходит даже ординарнейшие книги для чтения, предназначенные барышням из образованных сословий. Начиная с филистерских выпадов Гёте и Шиллера против первой французской революции, с классической фразы: «опасно будить льва»^[116], и кончая новейшей литературой, первосвященник новой религии усердно выискивает каждое положение, в котором проглядывает немецкая косность, сонливо брюзжащая на ненавистное ей историческое движение. Авторитеты такого калибра как Фридрих Payмер, Бертольд Ауэрбах, Лохнер, Мориц Карьер, Альфред Мейснер, Круг, Дингельштедт, Ронге, «Nurnberger Bote», Макс Вальдау, Штернберг, Герман Мёйрер, Луиза Астон, Эккерман, Ноак, «Blatter fur literarische Unterhaltung», А. Кунце, Гиллани, Т. Мундт, Сафир, Гуцков, некая «урожденная Гаттерер» и т. д. — вот те столпы, на которых воздвигается храм новой религии. Революционное движение, против которого провозглашается здесь столь многоголосая анафема, ограничивается для г-на Даумера, с одной стороны, банальнейшим трактирным политиканством, процветающим в Нюрнберге с благословения «Korrespondent von und fur Deutschland», а с другой стороны, эксцессами черни, о которых г-н Даумер имеет самое фантастическое представление. Источники, из которых он черпает здесь свои сведения, вполне достойны вышеприведенных авторитетов: наряду с неоднократно упоминавшимся нюрнбергским «Korrespondent» фигурируют «Bamberger Zeitung», мюнхенская «Landbotin», аугсбургская «Allgemeine Zeitung» и т. д. Та самая филистерская пошлость, которая всегда видит в пролетарии только грубого, деморализованного оборванца, которая с удовлетворением потирает руки, наблюдая парижскую июньскую бойню 1848 г., где было убито более трех тысяч этих «оборванцев», — эта филистерская пошлость возмущается по поводу насмешек над сентиментальными обществами для защиты животных.

«Ужасные мучения», — восклицает г-н Даумер на стр. 293 первого тома, — «которым подвергаются несчастные животные в жестоких, тиранических руках человека, являются для этих варваров «пустяком», по поводу которого не следует беспокоиться!»

Вся современная классовая борьба представляется г-ну Даумеру только как борьба «грубости» против «культуры». Вместо того чтобы объяснить ее из исторических условий жизни этих классов, он находит причины ее в интригах и происках нескольких злонамеренных лиц, которые играют на низких инстинктах черни, натравливая ее на образованные сословия.

«Это демократическое реформаторство… разжигает зависть, гнев, жадность низших классов общества против высших классов — великолепное средство сделать человека благороднее и лучше и заложить основы для более высокой ступени культуры!» (т. I, стр. 289).