Собрание сочинений. Том 7

«Пусть они подождут, — сказал Коссидьер, — префект работает». Он работал еще добрых полчаса, и только тогда подготовил мизансцену для приема господ комиссаров, которые между тем выстроились вдоль большой лестницы. Коссидьер величественно уселся в свое кресло, с большой саблей на боку. Два монтаньяра в растерзанном виде, со свирепыми физиономиями, с мушкетом у ноги, с трубкой в зубах, охраняли дверь. Два капитана с обнаженными саблями стояли по обе стороны его письменного стола. Кроме того, в зале кучками стояли все главари секций и республиканцы, которые составляли его генеральный штаб. Все были вооружены большими саблями и кавалерийскими пистолетами, карабинами и охотничьими ружьями. Все курили, и облако дыма, наполнявшее зал, делало лица еще более мрачными, придавая этой сцене действительно устрашающий вид. Посредине было оставлено свободное пространство для комиссаров. Все надели головные уборы, и Коссидьер отдал приказ ввести их. Бедняги-комиссары только об этом и мечтали, так как они подвергались оскорблениям и угрозам со стороны монтаньяров, которые сулили им всевозможные пытки. «Банда негодяев! — ревели монтаньяры, — теперь вы, наконец, в наших руках! Вам не уйти отсюда, вы должны оставить здесь свою шкуру!» — Войдя в кабинет префекта, комиссары решили, что попали из огня да в полымя. Первый из них, переступив порог, казалось, на момент заколебался. Он не знал, идти ли ему вперед или назад, так мрачны были направленные на него взоры всех. Наконец, он решился, сделал шаг вперед и поклонился, еще один шаг и поклонился ниже, еще шаг и поклонился еще ниже. Все входили в зал, низко кланяясь страшному префекту, который холодно и молчаливо принимал эти знаки уважения, опершись рукой на эфес своей сабли. Комиссары с изумлением взирали на это странное зрелище. Некоторые, сбитые с толку от страха и желавшие, без сомнения, выслужиться перед нами, находили эту картину внушительной и величественной. — «Тише!» — приказал один монтаньяр замогильным голосом. Когда все они вошли, Коссидьер, сидевший до тех пор молча и неподвижно, нарушил тишину и заговорил самым грозным голосом:

«Неделю тому назад вы едва ли ожидали увидеть меня здесь на этом месте, окруженного верными друзьями. Итак, теперь они ваши повелители, эти картонные республиканцы, как вы их некогда называли. Вы дрожите перед теми, с кем вы обращались самым недостойным образом. Вы, Вассаль, были самым гнусным и фанатичным приверженцем низвергнутого правительства, самым яростным преследователем республиканцев, а теперь вы попали в руки своих самых непримиримых врагов, потому что никто из присутствующих здесь не избежал ваших преследований. Если бы я послушался справедливых требований, обращенных ко мне, я применил бы репрессии, но я предпочитаю забыть. Возвращайтесь все к своим обязанностям; но если я когда-либо узнаю, что вы принимаете участие в каких-нибудь реакционных интригах, я раздавлю вас, как клопов. Идите!»

Комиссары прошли через все стадии страха и довольные тем, что отделались головомойкой префекта, весело удалились. Монтаньяры, ожидавшие их внизу на лестнице, проводили их со страшным гамом до конца улицы Жерюзалем. Едва исчез последний комиссар, как мы разразились громким хохотом. Коссидьер сиял и хохотал больше всех над великолепной шуткой, которую он сыграл со своими комиссарами» (Шеню, стр. 87–90).

После событий 17 марта, в которых Коссидьер принимал большое участие, он сказал Шеню: «Я могу по своему усмотрению поднимать массы в бросать их против буржуазии» (Шеню, стр. 140).

Вообще Коссидьер никогда не шел дальше игры в запугивание своих противников. Наконец, об отношении Коссидьера к монтаньярам Шеню пишет:

«Когда я говорил Коссидьеру об эксцессах, которым предавались его люди, он вздыхал, но у него были связаны руки. Большая часть из них проделала с ним жизненный путь, они делили с ним горе и радость, многие оказывали ему услуги. Если он не мог их сдержать, то это было следствием его собственного прошлого» (стр. 97).

Мы напоминаем нашим читателям, что обе эти книги были написаны во время предвыборной агитации к 10 марта^[172]. Какое влияние они оказали, показывают результаты выборов — блестящая победа красных.

Написано в марте — апреле 1850 г.

Напечатано в журнале «Neue Rheinische Zeitung, Politisch-okonomische Revue» № 4, 1850 г.

Печатается по тексту журнала

Перевод с немецкого

ЭМИЛЬ ДЕ ЖИРАРДЕН. «СОЦИАЛИЗМ И НАЛОГ». ПАРИЖ, 1850^{29}

Существует двоякого рода социализм: «хороший» социализм и «дурной» социализм.

Дурной социализм, это — «война труда против капитала». Ему приписываются все ужасы: уравнительный передел земли, уничтожение семейных уз, организованный грабеж и прочее.