Собрание сочинений. Том 8. Чертово болото. Она и он. Исповедь молодой девушки

— Тетка Гилета, — сказал старый пахарь, — если бы пятьдесят франков могли утешить ваши горести и избавить ваше дитя от необходимости отправиться так далеко, право, они бы у меня нашлись для вас, хотя пятьдесят франков для таких людей, как мы, и очень ощутительная сумма. Но во всех таких случаях нужно слушаться голоса разума так же, как и голоса дружбы. Если вы спасетесь от нужды в эту зиму, то не спасетесь от нее в будущем, и чем позднее ваша дочь решится взять место, тем труднее будет вам обеим расставаться. Маленькая Мари становится большой и сильной, и ей нечего делать у вас. Она может попросту разлениться.

— О! Этого я совсем не боюсь, — сказала Гилета. — Мари такая же хорошая работница, как и всякая богатая девушка, стоящая во главе большой работы. Она ни минуты не сидит со сложенными руками, и, когда нам нечего делать, она чистит и трет нашу бедную мебель так, что она блестит как зеркало. У этого ребенка золотые руки, и я гораздо больше бы хотела, чтобы она поступила пастушкой к вам, чем уезжать так далеко к людям, которых я не знаю. Вы бы взяли ее на Иванов день, если бы мы тогда смогли на это решиться; но теперь вы уже всех наняли, и мы можем об этом думать только на Иванов день следующего года.

— Да! я от всего сердца на это согласен, Гилета! Это мне доставит удовольствие. Но пока ей хорошо подучиться своему делу и привыкнуть служить другим.

— Да, конечно; жребий брошен, фермер из Ормо прислал спросить ее сегодня утром, мы сказали — да, и ей нужно уезжать. Но бедное дитя не знает дороги, и мне не хотелось бы посылать ее одну так далеко. Раз ваш зять едет завтра в Фурш, он может ее взять с собой. Это, кажется, совсем рядом с поместьем, куда ей нужно, так, по крайней мере, мне сказали, так как сама я там никогда не была.

— Это совсем рядом, и мой зять ее возьмет с собою. Это так; он даже сможет взять ее верхом на кобылу, таким образом она сбережет свои башмаки. Вот он возвращается к ужину. Послушай-ка, Жермен, маленькая Мари поступает пастушкой в Ормо. Ты ее отвезешь на своей лошади, не правда ли?

— Хорошо, — сказал Жермен; хотя он и был озабочен, но всегда был готов услужить ближнему.

В нашем кругу никакой матери не пришло бы никогда в голову поручить свою шестнадцатилетнюю дочь мужчине двадцати восьми лет! — так как Жермену было, действительно, всего двадцать восемь лет и хотя, по местным понятиям, он считался уже старым, если думать о возможности брака, но все же был самым красивым мужчиной в округе. Работа не иссушила и не изнурила его, как большинство крестьян, проработавших десять лет над землей. Он был в силах работать и еще десять лет и не состариться, и нужно было, чтобы предрассудок относительно возраста был очень силен в сознании молодой девушки, чтобы помешать ей увидеть, что у Жермена был свежий цвет лица, живые и голубые, как майское небо, глаза, розовый рот, превосходные зубы, красивое и гибкое тело, как у молодой лошади, еще не покинувшей лугов.

Но чистота нравов есть священная традиция в некоторых деревнях, отдаленных от развратной сутолоки больших городов, и между всеми семьями Белэра семья Мориса славилась своей честностью и порядочностью: Жермен ехал, чтобы найти себе жену; Мари была чересчур юна и бедна, чтобы он мог подумать о ней в этом смысле; и нужно было быть бессердечным и плохим человеком, чтобы появились какие-нибудь грешные мысли относительно нее. И старик Морис нисколько не был обеспокоен, увидав, что он берет к себе на лошадь эту хорошенькую девушку; и Гилета побоялась бы его оскорбить напоминанием, что он должен уважать ее, как сестру; Мари, плача, влезла на кобылу, после того как двадцать раз поцеловала свою мать и своих юных подруг. Жермен, печальный сам по себе, тем более сочувствовал ее горю, и отъехал с очень серьезным видом в то время, как соседи, махая рукой, прощались с маленькой Мари и не думали ничего плохого.

VI МАЛЮТКА-ПЬЕР

Серка была молода, красива и сильна. Она без всякого усилия несла свою двойную ношу, прижимая уши и грызя удила, как и подобает гордой и горячей кобыле. Проезжая вдоль луга, она заметила свою мать, которую называли старой Серкой, как ее самое звали молодой Серкой, и заржала ей в знак прощания. Старая Серка подошла к изгороди, позвякивая своими железными путами, и попробовала поскакать по краю луга за дочерью; но, увидав, что та пустилась крупною рысью, она заржала в свою очередь и остановилась — задумчивая, обеспокоенная, нос по ветру, не думая больше жевать траву, которой у нее был полон рот.