Собрание сочинений. Том 9

Как в годы сталинские я выжил?
А потому что когда-то вышел
в окно девятого этажа.
Карнизом межировского дома
я шел, неведомо кем ведомый
и стопку водки в руке держа.

Я, улыбаясь, шел по карнизу,

и, улыбаясь, глядели снизу
старушки, шлюшки, а с крыш – коты,
ибо я был молодой, да ранний,
как исполнение их желаний —
на мир поплевывать с высоты.

Я неизвестен был, неиконен,

и Саша Межиров и Луконин
в окно глазели, как беззаконен,
под чьи-то аханья и галдеж,
как будто кто-то меня направил,
я шел спасительно против правил.
Лишь не по правилам – не упадешь.

В году усатом, пятидесятом

в нас, оболваненных еще детсадом,
но изловчившихся не пропасть,
возникла мания – влезать на крыши,
или куда-нибудь – еще повыше,
но лишь бы все-таки не во власть.

Здесь от Солянки и до Лубянки

такие были тогда «влюблянки»!
Любить! – не пьянствовать ради пьянки
мы пробирались в чердак хитро.
Карниз проржавленный был веселее
и выше ленинского мавзолея,
где писал Сталин, от скуки злея,
в эмалированное ведро.

С карниза этого было ближе

до крыш и Рима, и крыш Парижа,
куда мы все-таки прорвались.
Мы по казарменному коммунизму
шли, улыбаясь, как по карнизу, —
так неужели, чтобы кормиться,
придем в казарменный капитализм?

И если влипнем в фарс или драму,

я разломаю стекло и раму
и лихо выпрыгну сквозь свой портрет,
так что осколки со звоном брызнут,
и – к никакому на свете «изму» —
а просто так пойду по карнизу —
ну, а иначе я не поэт!

12 декабря 2004

Он

Как же так стряслось?
Вместе мы,
                  а врозь.
Я ищу тебя,
простыню скребя.
На пустыне-простыне,
как в полярнейшей стране,
от тебя —
                ни вмятинки
и —
       ни ароматинки,
ни теплинки тела.
Плохо мое дело.
Десять раз на дню
я тебе звоню,
и гудки длинны-длинны,
как из дальней далины.
Наконец-то голос твой,
но совсем-совсем чужой
будто рядом —
                       некто ОН
вслушивается в телефон,
а свободною рукой
обнимает,
                гад такой…
Растерялся,
                   вытер лоб я,
будто перед Ватерлоо,
сжавшийся Наполеон:
«Ну и кто же он —
                              твой ОН?»
А в ответ из темноты:
«Он —
           это ты».

Переделкино, 2004

«А была ты красивой…»