Собрание сочинений. Том I

Магистр Киевской Академии выпуска 1853 года, преосвященный Михаил любил Россию и Академию так горячо, что не мог себе отказать в утешении принять участие в ее пятидесятилетнем юбилее 1869 года уже в сане митрополита, и кто не видел фотографической группы восьми иерархов с Киевским митрополитом Арсением во главе, рядом с которым сидит молодой иерарх южного типа с выражением неодолимой энергии на сухощавом лице? Группа эта расходилась по всей России в десятках тысяч экземпляров, и ее доныне можно встретить во всех настоятельских кельях крупных монастырей, в архиерейских домах и у очень многих благочестивых людей духовного и мирского звания. То была первая архиерейская группа со времени учреждения фотографий. Я любовался на нее с раннего детства, на заре своей жизни. Когда же началась заря моей монашеской жизни, то я удостоился увидать и главного оригинала этой группы, высокопреосвященного Михаила. Это было в 1885 году, когда святитель, изгнанный из своей родины недобрым и коварным королем Миланом за защиту интересов религии и церкви, нашел приют в нашей России. Здесь он прожил несколько лет и только по изгнании недостойного короля был снова восторженно встречен своей паствою и молодым государем Александром в своей столице, а затем мирно правил церковью еще несколько лет, скончавшись на 73 году своей многотрудной жизни.

Когда владыка Михаил прибыл в Петроград, я служил в Духовной Академии помощником инспектора; ректором Академии был наш покойный харьковский владыка Арсений в звании епископа ладожского, а инспектором – архимандрит Антоний, впоследствии митрополит петербургский, незадолго до этого переведенный к нам с той же должности из Казанской Академии. Наше братство постоянно навещал В. К. Саблер (Десятовский), бывший главным и самым деятельным покровителем заграничных славян и другом русских славянофилов. Однажды он, торжествующий, входит в мою академическую келью и говорит: «Радуйтесь, милый отче (мне было 22 года)! Владыка, митрополит Исидор, согласился, чтобы прибывший сербский архипастырь в праздник Введения (Введение во храм Пресвятой Богородицы. – Прим. ред.) отслужил в академии всенощную и литургию». Запрыгало мое молодое сердце: я заочно обожал митрополита Михаила как защитника самостоятельности Церкви, и вот он, исповедник веры, будет служить в нашем академическом храме, в том храме, где мне была дорога каждая ленточка, каждая кадильница и коврик, в том храме, где я еще студентом 3-го курса с великим трудом и борьбой налаживал архиерейские служения после семнадцатилетнего перерыва. Теперь, конечно, я приложил все силы, чтобы собрать наиболее полный собор сослужащих, достать хорошего протодиакона, а главное – воодушевить студентов, и в частности, студентов певчих, дабы придать наибольшую торжественность служению нашего высокого гостя. Все это мне, с помощью Божией, удалось прекрасно исполнить. Обычные служения нашего преосвященного ректора начинались со скромной встречи его внутри храма; облачение совершалось во время чтения часов, сослужащих было две пары, а иногда и одна; другие архиереи в нашей церкви не служили до того времени. К встрече митрополита Михаила студенты восторженной толпой собрались в огромном вестибюле академического здания, а мы, священнослужители, ожидали его в церкви; раздался трезвон, послышался стук подъезжавших экипажей, и с нижнего этажа загремело могучими раскатом – «ис полла эти деспота» – из сотни молодых грудей. Я понял, что вся служба сегодня и завтра будет исполнена с высоким подъемом – и действительно, бурной лавой начала вливаться в церковь толпа студентов и посторонних богомольцев, а среди них вошел небольшой худенький старец с глубоким взором и умиленным лицом. Изгнанник своей родины, он чувствовал, что здесь, на далеком севере, он не только среди друзей, но и среди благоговейных почитателей. Его сопровождал В. К. Саблер, у которого он проживал, профессора Академии и другие почетные лица. Благоговейным, радостным голосом читал митрополит Евангелие и положенные молитвы, а после всенощной, выйдя в мантии из алтаря, сказал несколько отрывочных, но замечательно теплых и задушевных приветствий к учащемуся юношеству. От охватившего меня волнения я не мог их запомнить, у меня остались в памяти только заключительные слова: «Тихий приют святой науки и высоких юношеских стремлений! Процветай во славу Божию и на созидание православной Руси и всей Вселенской Церкви».

Литургия на другой день была совершена и пропета с тем же одушевлением и торжественностью.

Необычным для академической службы украшением ее был облачальный концерт, пропетый студентами с особенным энтузиазмом.