Собрание сочинений. Том I

Но правительство XVIII века оторвало духовенство от народа, загнало первых в рамки отдельной касты, воспитывало ее не в понятиях и бытовой дисциплине народного Православия, а в традициях латинской школы и теоретической богословской схоластики; народ отстранялся все далее и далее от церковной книги и от церковного клироса и, что еще печальнее, остался одиноким в своем религиозном быту, в своих постах, богомолениях, паломничестве. Духовенство делалось все ученее, все культурнее, а народ все невежественнее и менее освоенным с православною дисциплиною. Так было с народом исконно православным, великороссийским, а что сказать о забитых, порабощенных западных малороссах, белорусах или потомках старокрещенных инородцев Заволжья и Сибири?

Все эти люди, заброшенные в отношении духовного развития, придавленные к земле, должны были волей-неволей примириться с тою мыслью, что за них читают священные книги и изучают святую веру архиереи, да священники, царь, да господа, а они сами уже будут слушать их, людей ученых и могущих найти досуг и достаток для чтения.

Серая деревня почти не различает духовного начальства от мирского, духовной книги и науки от светской. Все, что идет от законодательной власти, идет от Бога, все, что напечатано в газетах, идет от царя и архиереев, – вот с какими взглядами на жизнь наткнулся наш бедный народ на горы прокламации, на кощунственные брошюры, на карикатурные изображения Высочайших Особ и о. Иоанна Кронштадтского и на все прочее, чем облагодетельствовали свою родину ее прошлогодние просветители.

Здесь и ключ к тому, как мог верить народ католическим прокламациям о принятии этой религии государем, революционным прокламациям о царском будто бы приказании грабить помещиков и т. д. Итак, забрав в свои руки народную совесть, сделав себя в глазах народа показателем истинности веры, может ли русское правительство отказаться от Православия прежде, чем народ будет оглашен в последнем сознательно? Если бы оно пожелало стать вне вероисповедания, то пусть прежде возвратит народу заарендованное у него вероисповедное сознание, пусть выдаст на несколько лет миллион для учреждения катехизаторов по крайней мере одного на 300 человек (теперь священник приходится на 2000 православных христиан), а до тех пор оно обязано ограждать православный народ от насильственного обмана, от экономического принуждения к отступничеству.

Мы сказали, что выборная власть не смеет насиловать народную волю, но должна узнавать ее и повиноваться ей. Власть правительственная имеет, конечно, и высшие полномочия, но и она должна идти в согласии если не со всякою современною, то во всяком случае с исторически неизменною волей народа. В ней, собственно, опознается Россия как возрастающий коллективный организм, как нация, как строгая, как развивающаяся в истории идея. А что такое наш народ в его истории и в его настоящем? Есть ли это группа этнографическая или группа прежде всего государственной самозащиты? Нет, русские определяют себя как группу религиозную, как группу вероисповедную, включая в это понятие и грузина, и грека, не умеющих даже и говорить по-русски. По совершенно справедливому определению К. Аксакова и других славянофилов, русский народ мыслит себя стадом Божиим, Церковью, обществом людей, совершающих свое спасение по руководству веры через молитву и труд: народ взирает на свою жизнь как на крест, данный от Бога, и все свое земное государственное благополучие он вверил царю. Пусть царь со своими боярами и воинами отражает врагов православной его страны, пусть для этого берет подать и рекрутов, пусть Царь своих слуг судит и карает воров, разбойников и других злодеев – все это мало интересует русского человека: его дело подвизаться в труде и молитве да учиться добродетели у людей Божиих, а чтобы никто ему в этом не мешал, о том печется царь и его воины. Правда, в его стране есть много и таких людей, которые чужды всенародной цели жизни, т. е. спасения, но если они не мешают в этом русским людям, то пусть беспрепятственно живут своим «поганским обычаем» и молятся своим богам, пока не познают истинной веры: но конечно, не только личная цель каждого, но и предназначение всей православной страны своей каждый русский видел в том, чтобы возвещать свет православия и среди своих «басурманов», и за пределы родной страны, как нам это доказывает постоянная миссионерская колонизация русских на Восток и Север, начиная с XI века, и постоянное их сознание своего исторического долга высвободить единоверных братии из-под турка и низложить его «богомерзкое царство», о чем возносится ектения на молебне новолетия от дней Иоанна III и до дней Николая П.

Отречься от той задачи, которую народ считает своим главнейшим делом в продолжение девяти веков, установить равноправие всех вер в русском государстве – это значит упразднить Россию как исторический факт, как историческую силу, это значит произвести большее насилие над тысячелетним народом, чем татарские ханы или самозванцы смутного времени.