Читаем Собрание сочинений. Том III. Новый ренессанс полностью

Как получилось, что человек повинен отвечать за вещи, начиная с их познания? Он уже не делит заботу о них ни с природой как в древнем хозяйстве, ни с Богом как в средневековом. Оказалось почему-то невозможно спокойно доверить их и себя им. В здравоохранении, санитарии, геронтологии человек берет на себя заботу и о своем собственном существовании. Сменилась «ментальность»? Или, еще раньше и неуправляемо, время-бытие повернулось иначе и мы как всегда не уследили и не успели за поворотом?

Человека, двигавшегося вместе с порядком вещей, словно окликнули. Оглянувшись на оклик, он признал, что звали именно его, и согласился со своим новым призванием. Он обязан в согласии с ним дать отчет о себе и о том, что видит у себя на руках. Он уже никогда не сможет теперь уснуть. Напрасны попытки сделать вид, что оклик ему приснился. Так ребенок, которого одевали взрослые, в один прекрасный день слышит голос, велящий ему найти свои ботинки. Он долго будет противиться, соскальзывая в детство, но вернуться в безотчетность ему уже не удастся.

Окликнутый оказывается при деле. У него призвание. Человечество всегда было обществом посвященных – Богу, земле, отцу, птице, ремеслу, вплоть до отдания всего себя своему обету. Так же захвачен теперь ученый. Но только всегда ли он знает чем именно?

Заколдованный своим занятием, завороженный компьютером, ученый должен узнать, будет ли его объект – живое существо, акции, химическая реакция – вести себя согласно теории. Поглощенный этой задачей, он скорее всего никогда не узнает и никогда не спросит, кому в конечном счете служит. Лучшее, что он отдает, труд, дисциплина, объективность, составляют красивое лицо его посвященности. Но к кому оно обращено? Человек повсюду встречает как в зеркале самого себя. В природе наука модерна находит структуры, развернутые математическим умом. Легко складывается убеждение, что человек сам поставил себе цели, которые достигает своей наукотехникой. Не надо бояться разбить эту видимость. Пленники Платоновой пещеры не сами показывают себе приковавшие их тени. Дело и не в законодательных умах, будто бы диктующих векам свою волю. Предстоит еще понять, кто не дает человеку модерна спать и видеть сны, петь, разыгрывать драму, говорить с Богом или мечтать. Тревожная механика не оставит в покое и никогда сама собой не кончится. Всё новые массы вещей требуют себе заботы в руках человека. Он сам всё больше становится похож на прирученное животное, требующее искусственных условий и надлежащего воспитания. В отличие от этого античность и Ренессанс, Платон и Аристотель, Леонардо и Макиавелли еще могли думать о человеке как о неприрученном, диком существе.

Настойчивый бог, лица которого не видно, разбудил современного человека и требует от него взять мир под сплошной контроль и учет. Его хватка крепнет. Новый диктат велит, не останавливая перебор вещей на Земле, продолжить его в космосе. Размах наукотехники не хочет ограничиться материальными и человеческими ресурсами планеты.

Настойчивый бог принимает облик субъекта, сознания, самости. Тиран, уверенный в своих силах, может снизойти, но не отпустит на волю. Его окрик, требующий отчета и суда, правит человеческими делами. Бог современных христиан давно подвергнут разбору, оценке и суду по тем же правилам научной объективности.

Бог Христа, младенца и Сына Божия, был не менее требователен. Он остался в стороне от всеобщего учета и контроля не по слабости, а потому что не пристал к вещам с проверкой. Он требует дисциплины, внимания, подробности не для аккуратного отчета перед непроясненными инстанциями, а для вглядывания в лица, обращенные к человеку и говорящие ему. Они вовсе не обязательно все отражения самого человека. Призрак инопланетян не уходит из современной культуры. Опрокидывать нашу тревогу с обратным знаком на символическую эпоху Ренессанса значит просто мечтательно воображать себе избавление. Но возрождение не прошлый период нашей истории, а ее суть. Всякое открытие смысла это шаг к Ренессансу, который по своей задаче один теперь и в прошлые века.

У нас на руках рыхлое тело. Поднять его не в наших силах. Нескончаемое исследование, которое ведет современная наука, складывается в длинный отчет перед божеством, лицо которого скрыто под человеческой маской. Оно не обещает спасения. Вглядываясь туда, откуда слышны призыв и оклик, мы встречаем иногда ужас. Не видя, какая власть над нами, мы считаем распорядителями себя. Действительное положение вещей дает о себе знать в том, что мы революционная эпоха. У нас есть стало быть причины мечтать о восстании. Успешными наши восстания будут только когда сменится лицо окликающего нас или, вернее, когда мы научимся ницшевскому вопросу: кто сказал? Мы включены в работу сил, разглядеть которые главное дело человека. Оно требует невозможного.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное