Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 1

Вот кровь: смочи твой рот кровавый,

Пигмей, пигмей!

Когда он пал и отдал миру

Былой покой,

Сам океан в его порфиру

Плеснул волной,

И он исчез, как дух громадный

Среди зыбей.

А ты в грязи утонешь смрадной,

Пигмей, пигмей!

Джерси, сентябрь 1853 г.

ULTIMA VERBA

{Последнее слово (лат.)}

Убита совесть! Он, довольный черным делом,

С усмешкой торжества склонился к мертвецу.

Кощунственно глумясь над бездыханным телом,

Он оскорбляет труп ударом по лицу.

Коснея в бездне лжи, стяжательства и блуда,

Судья ждет подкупов, священник - синекур,

И бога своего, как некогда Иуда,

В Париже в наши дни вновь продает Сибур.

Гнусавят нам попы: «Покорствуйте! На троне

Избранник господа и курии святой».

Когда они поют, меж набожных ладоней

Нетрудно разглядеть зажатый золотой.

На троне - негодяй! Пусть он помазан папой,

Он дьявольским клеймом отмечен с давних пор.

Державу он схватил одною хищной лапой,

Сжимает он в другой палаческий топор.

Ничем не дорожа, попрал паяц кровавый

Долг, добродетель, честь, достоинство церквей;

От власти опьянев, он пурпур нашей славы

Постыдно запятнал блевотиной своей.

Но если мой народ в бессовестном обмане

Погрязнет, - может быть, и это впереди, -

И если, отказав в приюте, англичане

Изгнаннику шепнут: «Нам страшно, уходи!»

Когда отринут все, чтоб угодить тирану;

Когда помчит судьба меня, как лист сухой;

Когда скитаться я от двери к двери стану

С изодранной в клочки, как рубище, душой;

Когда пески пустынь и в небесах светила -

Все будет против нас, отверженных гоня;

Когда, предав, как все, трусливая могила

Откажется укрыть от недугов меня, -

Не поколеблюсь я! Я побежден не буду!

Моих не видеть слез тебе, враждебный мир.

Со мною вы всегда, со мною вы повсюду -

Отчизна, мой алтарь! Свобода, мой кумир!

Соратники мои мы цели величавой,

Республике верны, и наша крепнет связь.

Все, что теперь грязнят, - я увенчаю славой,

Все то, что ныне чтут, - я ниспровергну в грязь.

Во вретище своем, под пеплом униженья,

Греметь я буду: «Нет!» - как яростный набат.

Пусть в Лувре ты теперь; но предвещаю день я,

Когда тебя сведут в тюремный каземат.

К позорному столбу вас пригвождаю ныне,

Продажные вожди обманутой толпы!

Я верен вам навек, опальные святыни,

Вы - стойкости моей гранитные столпы.

О Франция! Пока в восторге самовластья

Кривляется злодей со свитой подлецов,

Тебя мне не видать, край горести и счастья,

Гнездо моей любви и склеп моих отцов.

Не видеть берегов мне Франции любимой;

Тяжка моя печаль, но так велит мне долг.

Я на чужой земле, бездомный и гонимый,

Но мой не сломлен дух, и гнев мой не умолк.

Изгнание свое я с мужеством приемлю,

Хоть не видать ему ни края, ни конца,

И если силы зла всю завоюют землю

И закрадется страх в бесстрашные сердца,

Я буду и тогда республики солдатом!

Меж тысячи бойцов - я непоколебим;

В десятке смельчаков я стану в строй десятым;

Останется один - клянусь, я буду им!

Джерси, 14 декабря

СОЗЕРЦАНИЯ

СЛЕПОМУ ПОЭТУ

Благодарю, поэт, ты лар моих почтил!

Так к земнородному нисходит гость небесный.

И в нимбе строф твоих, как бы в кругу светил,

Стою, заворожен их музыкой чудесной.

Пой! Древний пел Гомер, и старый Мильтон пел!

Туман угасших чувств прозрачен для поэта.

Очами он ослеп, но духом он прозрел,

И тьма его полна немеркнущего света.

Париж, май 1842 г.

НАДПИСЬ НА ЭКЗЕМПЛЯРЕ «БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ»

Однажды вечером, переходя дорогу,

Я встретил путника; он в консульскую тогу,

Казалось, был одет; в лучах последних дня

Он замер призраком и, бросив на меня

Блестящий взор, чья глубь, я чувствовал, бездонна,

Сказал мне: - Знаешь ли, я был во время оно

Высокой, горизонт заполнившей горой;

Затем, преодолев сей пленной жизни строй,

По лестнице существ пройдя еще ступень, я

Священным дубом стал; в час жертвоприношенья

Я шумы странные струил в немую синь;

Потом родился львом, мечтал среди пустынь,

И ночи сумрачной я слал свой рев из прерий;

Теперь - я человек; я - Данте Алигьери.

Июль 1843 г.

СТАТУЯ

Когда клонился Рим к закату своему,

Готовясь отойти в небытие, во тьму,

Вослед за царствами Востока;

Когда он цезарей устал сажать на трон,

Когда, пресыщенный, стал равнодушен он

Ко всем неистовствам порока;

Когда, как древний Тир, он стал богат и слаб

И, гордый некогда, склонился, словно раб,

Перед распутным властелином;

Когда на склоне дней стал евнухом титан,

Когда он, золотом, вином и кровью пьян,

Сменил Катона Тигеллином, -

Тогда в сердца людей вселился черный страх,

А указующий на небеса монах

В пустыню звал сестер и братий.

И шли столетия, а обреченный мир

Безрадостно справлял свой нечестивый пир

Среди стенаний и проклятий».

И Похоть, Зависть, Гнев, Гордыня, Алчность, Лень,

Чревоугодие, как траурная тень,

Окутали земные дали;

Семь черных демонов во тьме глухой ночи

Парили над землей, и в тучах их мечи

Подобно молниям сверкали.

Один лишь Ювенал, суров, неумолим,

Восстал как судия и на развратный Рим

Обрушил свой глагол железный.

Вот статуя его. Взглянул он на Содом -

И в ужасе застыл, встав соляным столпом

Над разверзающейся бездной.

Февраль 1843 г.

* * *

Скупая, чахлая, иссохшая земля,

Где люди трудятся, сердец не веселя,