Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 10

Бывает н так, что история нужна ему для жестокой расправы с современником - политическим противником. Он вызывает прошлое как свидетеля в большой тяжбе, которую ведет с ненавистным ему режимом. Находясь в центре событий, в гуще политической борьбы, он считает уместным и должным отвлечься от злобы дня, чтобы с тем большей яростью вернуться к ней.

Уже будучи изгнанником Второй империи, он заново оценивает кумира своей юности - Наполеона Бонапарта. В поэме “Искупление” (книга “Возмездие”) рассказана вся история Наполеона и его падения: бегство наполеоновской армии из Москвы, разгром при Ватерлоо, муки и смерть Наполеона па острове Святой Елены. Каждый раз, испытав новый удар судьбы, герой обращается к некоему незримому свидетелю-то ли к богу, то ли к демону, то ли к собственной совести - с одинаковым вопросом: “Это конец?”-и слышит и ответ: “Нет еще. Рано”.

Искупление завершается лишь тогда, когда Наполеон III, метко названный Гюго “Наполеоном Милым”, присвоил себе славу дяди. Это зрелище отвратительно для мертвеца.

И тут наконец Наполеон I понимает свою вину перед Францией:

...И Бонапарт прочел, что злодеяньям мера 

Давно отсчитана восьмнадцатым брюмера.

Восемнадцатое брюмера - дата первой открытий измены Наполеона революции.

Таким образом, племяннику противопоставлена слава его великого дяди. Расправа Гюго с этим персонажем изобретательна и разнообразна по приемам. Гюго не щадит красок и бранных слоп. Если вся его поэтическая книга “Возмездие” есть высокий образец политической сатиры, то в этой её части гнев и сарказм достигают наибольшей силы, белого каления.

Так оправдывалось в поэтической работе Гюго однажды отчетливо сформулированное им требование, может быть, наиболее характерное и существенное для понимания его поэзии: “Поэту надлежит возвышать, если они того заслуживают, политические события до степени событии исторических”.

В том же накале праведных и простых чувств - стыда, горечи, негодованья-дана в книге “Возмездие” картина нищеты, унижения и угнетения миллионов.

Если взять все творчество Гюго в целом, то именно здесь его главная тема.

Буржуазные исследователи немало потрудились над тем, чтобы сдвинуть и исказить перспективу. Они выделяли в особую рубрику такие поэтические сборники Гюго, как “Искусство быть дедом” или “Песни улиц и лесов”, как будто именно в них наиболее выразительно проявился “чистый” лиризм автора. Как будто этот страстный, легко воспламеняющийся человек всегда, с юных лет готовился стать дедушкой и нянчить на коленях детей своих детей! Между тем Виктору Гюго не надо логики, чтобы снова и снова проповедовать простые истины с того же любимого амвона. Гюго знал, что простые истины в силу своей простоты легко забываются людьми: его деятельный ум постоянпо направлен в одну сторону. Нужна была сила этой латинской логики, чтобы так владеть умами и сердцами, так властно проталкивать в сознание читателя силу и значение простых истин. Его искусство - проза, поэзия, драматургия - служило одному и тому же великому и простому делу. Если Гюго оказался близким другом читателей всех пяти континентов, если по сои день актеры, волнуясь сами и волнуя других, читают его стихи, произносят тирады его героев, если его романы остаются нержавеющим оружием в руках у миллионов простых людей, борющихся за мир и труд, - значит, есть в этом обширном наследии жиния и бессмертная сила.

Искусство, как известно, бывает разное. Есть и такое, которое спокойно отлеживается под стеклянными колпаками посмертных издании, прохладных музеев и замогильной мглы. Молодые поколения любуются музейными экспонатами, поглаживают ветхую кожу переплета и уходят, предоставляя мертвецам хоронить своих мертвецов.

В данном случае происходит нечто противоположное. Гюго когда-то провозгласил: “Живут те, кто борется!” Сам он тоже продолжает бороться на стороне живых.

Его постоянные ссылки на Эсхила, Данте, Шекспира и других великих стариков как прямых предшественников-это не поиски знатных предков для установления родовитой родословной для себя лично. Это поиски союзников для воздействия на возможно больший круг людей разного возраста и разных языков. Это сознательная тактика борца. Гюго знал, что для устрашения врага требуются сверкающие латы, яркие знамена, громкие фанфары. И он выходил в бой, блистая и гремя эрудицией, именами, метафорами. Он умел перекричать и ураган и канонаду и этим умением великолепно пользовался.

Страстно веруя в силу поэтического слова, Гюго никогда не преуменьшал своего значения. Напротив, он считал себя не только поэтом, но и пророком, вождем человечества на пути к светлому будущему.

Этим он снова и снова утверждал не личное свое достоинство как художника, но высокую правоту.