Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 10

Революция есть дело Неведомого. Можете называть это дело прекрасным или плохим, в зависимости от того, чаете ли вы грядущего, или влечетесь к прошлому, но не отторгайте ее от ее творца. На первый взгляд может показаться, что она - совместное творение великих событий и великих умов, на деле же она лишь равнодействующая событий. События транжирят, а расплачиваются люди. События диктуют, а люди лишь скрепляют написанное своей подписью. 14 июля скрепил своей подписью Камилл Демулен, 10 августа скрепил своей подписью Дантон, 2 сентября скрепил своей подписью Марат, 21 сентября скрепил своей подписью Грегуар, 21 января скрепил своей подписью Робеспьер; но Демулен, Дантон, Марат, Грегуар и Робеспьер лишь писцы Истории. Могущественный и зловещий сочинитель этих незабываемых строк имеет имя, и имя это бог, а личина его Рок. Робеспьер верил в бога, что и не удивительно.

Революция есть по сути дела одна из форм того имманентного явления, которое теснит нас со всех сторон и которое мы зовем Необходимостью.

И перед лицом этого загадочного переплетения благодеяний и мук История настойчиво задает вопрос: Почему?

Потому - ответит тот, кто ничего не знает, и таков же ответ того, кто знает все.

Наблюдая эти стихийные катастрофы, которые разрушают и обновляют цивилизацию, не следует слишком опрометчиво судить о делах второстепенных. Хулить или превозносить людей за результат их действий - это все равно, что хулить или превозносить слагаемые за то, что получилась та или иная сумма. То, чему положено свершиться, - свершится, то, что должно разразиться, - разразится. Но извечно безоблачная синева тверди не страшится таких ураганов. Над революциями, как звездное небо над грозами, сияют Истина и Справедливость.

XII

Таков был этот Конвент, к которому приложима своя особая мера, этот воинский стан человечества, атакуемый всеми темными силами, сторожевой огонь осажденной армии идей, великий бивуак умов, раскинувшийся на краю бездны. Ничто в истории несравнимо с этим собранием людей: оно - сенат и чернь, конклав и улица, ареопаг и площадь, верховный суд и подсудимый.

Конвент склонялся под ветром, но ветер этот исходил от тысячеустого дыхания народа и был дыханием божьим.

И ныне, после восьмидесяти лет, всякий раз, когда перед человеком, - историк ли он, или философ, - встанет вдруг образ Конвента, человек этот бросает все и застывает в раздумье. Нельзя взирать рассеянным оком на великое шествие теней.

XIII. Марат за кулисами

На следующий день, после свидания на Павлиньей улице, Марат, как он и объявил накануне Симонне Эврар, отправился в Конвент.

Среди членов Конвента имелся некий маркиз Луи де Монто, страстный приверженец Марата; именно он поднес Собранию десятичные часы, увенчанные бюстом своего кумира.

В ту самую минуту, когда Марат входил в здание Конвента, Шабо подошел к Монто.

- Эй, бывший, - начал он.

Монто поднял глаза.

- Почему ты величаешь меня бывшим?

- Потому что ты бывший.

- Я бывший?

- Да, ты, ты ведь был маркизом.

- Никогда не был.

- Рассказывай!

- Мой отец был простой солдат, а дед был ткачом.

- Ну, завел шарманку, Монто!

- Меня вовсе и не зовут Монто.

- А как же тебя зовут?

- Меня зовут Марибон.

- Хотя бы и Марибон, - сказал Шабо, - мне-то что за дело?

И прошипел сквозь зубы:

- Куда только все маркизы подевались?

Марат остановился в левом коридоре и молча смотрел на Монто и Шабо.

Всякий раз, когда Марат появлялся в Конвенте, по залу проходил шопот, но шопот отдаленный. Вокруг него все молчало. Марат даже не замечал этого. Он презирал «квакуш из болота».

Скамьи, стоявшие внизу, скрадывал полумрак, и сидевшие там в ряд Компе из Уазы, Прюнель,³⁶¹

Виллар,³⁶²

 епископ, впоследствии ставший членом Французской академии, Бутру,³⁶³

 Пти, Плэшар, Боне, Тибодо,³⁶⁴

 Вальдрюш бесцеремонно показывали на Марата пальцем.

- Смотрите-ка - Марат!

- Разве он не болен?

- Как видно, болен, - явился в халате.

- Как так в халате?

- Да в халате же, говорю.

- Слишком уж много себе разрешает.

- Смеет в таком виде являться в Конвент!

- Что ж удивительного, ведь приходил он сюда в лавровом венке, почему бы не прийти в халате?

- Медный лоб, да и зубы словно покрыты окисью меди.

- А халат-то, глядите, новый.

- Из какой материи?

- Из репса.

- В полоску.

- Посмотрите лучше, какие отвороты!

- Из меха.

- Тигрового?

- Нет, горностаевого.

- Ну, горностай-то поддельный.

- Да на нем чулки!

- Странно, как это он в чулках!

- И туфли с пряжками.

- Серебряными.

- Ого, что-то скажут на это деревянные сабо нашего Камбуласа!

На других скамьях делали вид, что вообще не замечают Марата. Говорили о посторонних предметах. Сантона подошел к Дюссо.

- Дюссо, вы знаете?

- Кого знаю?

- Бывшего графа де Бриенн.

- Которого посадили в тюрьму Форс вместе с бывшим герцогом Вильруа?

- Да.

- Обоих знавал в свое время. А что?

- Они до того перетрусили, что за версту раскланивались, завидя красный колпак тюремного надзирателя, а как-то даже отказались играть в пикет, потому что им подали карты с королями и дамами.

- Ну и что?

- Вчера гильотинировали.

- Обоих?

- Обоих.

- А как они держались в тюрьме?