— Они вернулись, не выполнив задания. Прошли всего сто двадцать километров и вернулись, словно получили команду «назад». Или испугались. Откровенно говоря, мне это не нравится.
Некоторое время все молчали и глядели за шлагбаум. Дорога там еще была, но бетон потрескался и густо пророс гигантским лопухом. Недалеко от шлагбаума из лопухов торчал большой красный цветок, над ним крутилась белокрылая бабочка. Дальше над дорогой нависала, зацепившись верхушкой за ветви соседних деревьев, сухая осина с голыми растопыренными сучьями.
— Значит, информации у нас практически нет,— проговорил Беркут задумчиво.
Полесов смотал пленку и сунул ее в карман комбинезона.
— Можно послать разведчиков еще раз,— сказал он.
— Мы и так потеряли много времени,— нетерпеливо сказал Иван Иванович и поглядел на Беркута. — Давайте двигаться. На месте разберемся.
— Можно выслать разведчиков по пути.— Полесов тоже поглядел на Беркута.
— Ладно,— согласился Беркут.— Будем двигаться. Петр Владимирович, сходите, пожалуйста, к биологам и передайте, что мы уходим. И поблагодарите от всех нас.
— Слушаюсь, товарищ Беркут.
Полесов отправился к коттеджам и через минуту вернулся с Круглисом.
— Мы уходим,— сообщил Беркут.— Большое спасибо за приют.
— Пожалуйста,— медленно сказал биолог.— Счастливого пути.
— Спасибо. Здесь у вас было замечательно. Просто как на курорте.
Дикий кабан снова заревел по–медвежьему из–за деревьев.
— Вы извините,— сказал Беркут,— но мы, право же, не можем вас взять с собой. Не можем, не имеем разрешения.
— Понимаю.— Биолог усмехнулся.— Жаль, конечно… Ничего, придет когда–нибудь и наш черед.
— Наверное, после нас пошлют вас.
— Да, вполне возможно. Счастливого пути. Желаю удачи.
— Спасибо,— повторил Беркут и пожал биологу руку.
— До свидания, спасибо,— сказал Полесов.— Я постараюсь поймать для вас какого–нибудь филина.
Они залезли в танк, люк захлопнулся. Биолог помахал рукой и отступил к обочине. Медленно поднялся автоматический шлагбаум. Тяжелая машина дрогнула, загудела и двинулась вперед, оставляя в бурьяне широкие колеи. Биолог провожал ее глазами. Вот она прошла под завалившейся осиной и задела ее. Дерево треснуло, ломаясь пополам, и с глухим стуком рухнуло поперек просеки, которая когда–то была автострадой.
«Тестудо» стоял, сильно накренившись, тихий и совершенно неподвижный. После шестнадцати часов гула и сумасшедшей тряски тишина и неподвижность казались иллюзией, готовой исчезнуть в любую минуту. По–прежнему у них были стиснуты зубы и напряжены мускулы, по–прежнему звенело в ушах. Но ни Полесов, ни Беркут, ни Иван Иванович не замечали этого. Они молча глядели на приборы. Приборы безбожно врали.
Два часа назад, в полночь, пеленгирующие станции дали Полесову его координаты. «Тестудо» находился в распадке в семидесяти километрах к юго–востоку от эпицентра. В ноль пятнадцать Лантанид впервые не послал очередного вызова. Связь прервалась. В ноль сорок семь репродуктор голосом Леминга гаркнул: «…немедленно!» В час десять пошел сильный дождь. В час восемнадцать погас экран инфракрасного проектора. Полесов пощелкал переключателями, выругался, включил фары и уперся лбом в замшевый нарамник перископа. В час пятьдесят пять он оторвался от перископа, чтобы попить, взглянул на приборы, зарычал и остановил машину. Приборы безбожно врали.
Снаружи была черная сентябрьская ночь, лил проливной дождь, но стрелка гигрометра нагло стояла на нуле, а термометр показывал минус восемь. Стрелки дозиметра весело бегали по шкале и свидетельствовали о том, что радиоактивность почвы под гусеницами «Тестудо» колеблется очень быстро и в весьма широких пределах. И вообще, если судить по показаниям манометров, танк находился на дне водоема на глубине двадцати метров.
— Приборы шалят,— бодро сказал Беркут. Никто не возразил.
— Какие–то внешние влияния…
— Хотел бы я знать какие,— сказал Полесов, кусая губу. Беркут хорошо видел его лицо, смуглое, длинное, с красным пятном на правой щеке.
— Ах, как бы нам это помогло! — сказал Иван Иванович.
— Да,— сказал Полесов.
Это помогло бы, потому что позволило бы скорректировать приборы. И самое главное — скорректировать приборы на пульте управления. Для Ивана Ивановича их показания были, вероятно, филькиной грамотой, но Полесов видел, что они врут так же бессовестно, как и все остальные. Это было очень странно и опасно: приборы управления были отгорожены от всех и всяких внешних влияний тройным панцирем сверхмощной защиты «Тестудо». И люди были отгорожены от внешних влияний только тройным панцирем «Тестудо». На мгновение Полесов почувствовал скверную слабость под ложечкой.
— Что там снаружи? — спросил Иван Иванович.
— Ничего. Туман…