Читаем Собрание сочинений: В 11 т. Т. 2: 1960-1962 гг. полностью

— Пока нет. Но вот Владимир считает, что на него нужно влиять.

— Мы, по–моему, и так на него влияем. От Ванюши он не отходит, а тебя, Володенька, просто боготворит. Раз двадцать уже рассказывал, как ты за пиявками в пещеру полез.

Быков поднял голову.

— За какими это пиявками? — спросил он.

Михаил Антонович виновато заерзал.

— А, это легенды, — сказал Юрковский, не моргнув глазом.— Это было еще… э–э… давно. Так вот вопрос: как нам влиять на Юру? Мальчику представился единственный в своем роде шанс посмотреть мир лучших людей. С нашей стороны было бы просто… э–э…

— Видишь ли, Володенька,— сказал Михаил Антонович.— Ведь Юра очень славный мальчик. Его очень хорошо воспитали в школе. В нем уже заложен… как бы это сказать… фундамент хорошего человека. Ведь пойми, Володенька, Юра уже никогда не спутает хорошее с плохим…

— Настоящего человека,— веско сказал Юрковский,— отличает широкий кругозор.

— Правильно, Володенька,— сказал Михаил Антонович.— Вот и Юрик…

— Настоящего человека формируют только настоящие люди, работники, и только настоящая жизнь, полнокровная и нелегкая.

— Но ведь и наш Юрик…

— Мы должны воспользоваться случаем и показать Юрию настоящих людей в настоящей, нелегкой жизни.

— Правильно, Володенька, и я уверен, что Юрик…

— Извини, Михаил, я еще не кончил. Вот завтра мы пройдем до смешного близко от Эйномии. Вы знаете, что такое Эйномия?

— А как же? — сказал Михаил Антонович.— Астероид, большая полуось — две и шестьдесят четыре астрономические единицы, эксцентриситет…

— Я не об этом,— нетерпеливо сказал Юрковский.— Известно ли вам, что на Эйномии уже три года функционирует единственная в мире физическая станция по исследованию гравитации?

— А как же,— сказал Михаил Антонович.— Ведь там же…

— Люди работают там в исключительно сложных условиях,— продолжал Юрковский с воодушевлением. Быков пристально смотрел на него.— Двадцать пять человек, крепкие, как алмазы, умные, смелые, я бы сказал даже — отчаянно смелые! Цвет человечества! Вот прекрасный случай познакомить мальчишку с настоящей жизнью!

Быков молчал. Михаил Антонович сказал озабоченно:

— Очень славная мысль, Володенька, но это…

— И как раз сейчас они собираются произвести интереснейший эксперимент. Они изучают распространение гравитационных волн. Вы знаете, что такое смерть–планета? Скалистый обломок, который в нужный момент целиком превращается в излучение! Чрезвычайно поучительное зрелище!

Быков молчал. Молчал и Михаил Антонович, который понял, что Юрковский во что бы то нистало хочет произнести речь.

— Увидеть настоящих людей в процессе настоящей работы — разве это не прекрасно?

Быков молчал.

— Я думаю, это будет очень полезно нашему стажеру,— сказал Юрковский и добавил тоном ниже: — Даже я не отказался бы посмотреть. Меня давно интересуют условия работы смерть–планетчиков.

Быков наконец заговорил.

— Что ж,— сказал он.— Действительно небезынтересно.

— Уверяю тебя, Алексей! — воскликнул Юрковский с подъемом.— Я думаю, мы зайдем туда, не так ли?

— М–да,— неопределенно пробормотал Быков.

— Ну, вот и прекрасно,— сказал Юрковский. Он посмотрел на Быкова и спросил: — Тебя что–то смущает, Алексей?

— Меня смущает вот что,— сказал Быков.— В моем маршруте есть Марс. В маршруте есть Бамберга с этими паршивыми копями. Есть несколько спутников Сатурна. Есть система Юпитера. И еще кое–что. Одного там нет. Эйномии там нет.

— Н–ну, как тебе сказать…— опустив глаза и барабаня пальцами по столу, сказал Юрковский.— Будем считать, что это недосмотр управления, Алеша.

— Придется тебе, Владимир, посетить Эйномию в следующий раз.

— Позволь, позволь, Алеша. Э–э… Все–таки я генеральный инспектор, я могу отдать приказ, сказать… э–э… во изменение маршрута…

— Вот сразу бы и отдал. А то морочит мне голову воспитательными задачами.

— Н–ну, воспитательные задачи, конечно, тоже… да.

— Штурман,— сказал Быков,— генеральный инспектор приказывает изменить курс. Рассчитайте курс на Эйномию.

— Слушаюсь,— сказал Михаил Антонович и озабоченно посмотрел на Юрковского.— Ты знаешь, Володенька, горючего у нас маловато. Эйномия — это крючок… Ведь два раза тормозить придется. И один раз разгоняться. Тебе бы неделю назад об этом сказать.

Юрковский гордо выпрямился.

— Э–э… вот что, Михаил. Есть тут автозаправщики поблизости?

— Есть, как не быть,— сказал Михаил Антонович.

— Будет горючее,— сказал Юрковский.

— Будет горючее — будет и Эйномия,— сказал Быков, встал и пошел к своему креслу.— Ну, мы с Мишей стол накрывали, а ты, генеральный инспектор, прибери.

— Вольтерьянцы,— сказал Юрковский и стал прибирать со стола. Он был очень доволен своей маленькой победой. Быков мог бы и не подчиниться. У капитана корабля, который вез генерального инспектора, тоже были большие полномочия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее