Читаем Собрание сочинений: В 11 т. Т. 2: 1960-1962 гг. полностью

— Что ж,— сказал Шершень.— Это не трудно. Нас здесь всего восемь человек на всей Дионе. Ну, Дитца и Оленеву мы исключим, это инженеры–контролеры. Славные, умные ребята, ни одной аварии за три года. Обо мне говорить тоже не будем, итого у нас остается всего пять собственно астрономов. Ну, Аверин. Астрофизик. Обещает стать очень ценным работником, но пока слишком разбрасывается. Мне лично это никогда в людях не нравилось. Потому мы и с Мюллером не сошлись. Так. Свирский Виталий. Тоже астрофизик.

— Позвольте, позвольте,— сказал Юрковский, просияв.— Аверин и Свирский! Как же… Это была чудесная пара! Помню, я был в плохом настроении и завалил Аверина, и Свирский отказался мне сдавать. Очень, помню, трогательный был бунт… Потом я у них принимал экзамен у обоих сразу, и они еще отвечали мне с этакой… лихостью. Дескать, знай, кого выгоняешь. Большие были друзья.

— Теперь они поохладели друг к другу,— грустно сказал Шершень.

— А что… э–э… случилось?

— Девушка,— сердито сказал Шершень.— Оба влюбились по уши в Зину Шатрову….

— Помню! — воскликнул Юрковский.— Маленькая такая, веселая, глаза синие, как…. э–э… незабудки. Все за ней ухаживали, а она отшучивалась. Изрядная была забавница.

— Теперь она уже не забавница,— сказал Шершень.— Запутался я в этих сердечных делах, Владимир Сергеевич. Нет, воля ваша. Я в этом отношении всегда выступал против вас и буду впредь выступать. Молодым девчонкам на дальних базах не место, Владимир Сергеевич.

— Оставьте, Владислав,— сказал Юрковский, нахмурясь.

— Дело, в конце концов, не в этом. Хотя я тоже многого ожидал от этой пары — Аверин и Свирский. Но они потребовали разных тем. Теперь их старую тему разрабатываем мы с Авериным, а Свирский работает отдельно. Так вот Свирский. Спокойный, выдержанный, хотя и несколько флегматичный. Я намерен оставить его за себя, когда уйду в отпуск. Еще не совсем самостоятелен, приходится помогать. Полагаю, дело в том, что он привык работать с Авериным. Ну о Толе Кравце я вам рассказывал. Зина Шатрова…— Шершень замолчал и шибко почесал затылок. — Девушка! — сказал он.— Знающая, конечно, но… Этакая, знаете ли, во всем расплывчатость. Эмоции. Впрочем, особых претензий к ее работе у меня нет. Свой хлеб на Дионе она, пожалуй, оправдывает. И, наконец, Базанов.

Шершень замолчал и задумался. Юрковскии покосился на фотокорректуру, затем не выдержал и сдвинул крышку пресса, закрывавшую титульный лист. «Шершень и Кранец,— прочитал он.— Пылевая составляющая полос Сатурна». Он вздохнул и стал глядеть на Шершня.

— Так что же? — сказал он — Что же… э–э… Базанов?

— Базанов — отличный работник,— решительно сказал Шершень.— Немного строптив, но хорошая, светлая голова. Ладить с ним трудновато, правда.

— Базанов… Что–то я не помню его последних работ. Чем он занимается?

— Атмосферник. Вы знаете, Владимир Сергеевич, он очень щепетилен. Работа готова, ему еще Мюллер помогал, нужно публиковать — так нет! Все он чем–то недоволен, что–то ему кажется необоснованным… Вы знаете, есть такие… очень самокритичные люди. Самокритичные и упрямые. Его результатами мы давно уже пользуемся… Получается глупое положение, не имеем возможности ссылаться. Но я, откровенно говоря, не очень беспокоюсь. Да и упрям он ужасно и раздражителен.

— Да,— сказал Юрковскии.— Такой… э–э… очень самостоятельный студент был. Да… очень.— Он как бы невзначай протянул руку к фотокорректуре и словно в рассеянности стал ее листать.— Да… э–э… интересно. А вот эту работу я у вас еще не видел, Владислав,— сказал он.

— Это моя последняя,— сказал Шершень, улыбаясь.— Корректуру, вероятно, сам на Землю отвезу, когда в отпуск поеду. Парадоксальные результаты получены, Владимир Сергеевич. Просто изумительные. Вот взгляните…

Шершень обошел стол и нагнулся над Юрковским. В дверь постучали.

— Простите, Владимир Сергеевич,— сказал Шершень и выпрямился.— Войдите!

В низкий овальный люк, согнувшись в три погибели, пролез костлявый бледный парень. Юрковскии узнал его — это был Петя Базанов, добродушный, очень справедливый юноша, умница и добряк. Юрковскии уже начал благожелательно улыбаться, но Базанов только холодно кивнул ему, подошел к столу и положил перед Шершнем папку.

— Вот расчеты,— сказал он.— Коэффициенты поглощения.

Юрковский спокойно сказал:

— Что же это вы, Петр… э–э… не помню отчества, и поздороваться со мной не хотите?

Базанов медленно повернул к нему худое лицо и, прищурясь, поглядел в глаза.

— Прошу прощения, Владимир Сергеевич,— сказал он.— Здравствуйте. Боюсь, я немного забылся.

— Боюсь, вы действительно немного забылись, Базанов,— негромко произнес Шершень.

Базанов пожал плечами и вышел, захлопнув за собой люк. Юрковский резко выпрямился, и его вынесло из–за стола. Шершень поймал его за руку.

— Магнитные подковки у нас полагается держать на полу, товарищ генеральный инспектор,— сказал он смеясь.— Это вам не «Тахмасиб».

Юрковский смотрел на закрытый люк. «Неужели это Базанов?»— с удивлением думал он. Шершень стал серьезен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее