Фрасколен нажимает кнопку электрического звонка, слуга открывает калитку. Фрасколен говорит, что он и его товарищи, французские музыканты, хотели бы приветствовать его величество и просят аудиенции.
Слуга приглашает их войти, и они останавливаются у крыльца.
Слуга почти тотчас же возвращается и передает, что король с удовольствием примет музыкантов. Их вводят в переднюю, где они оставляют инструменты, а затем в гостиную, куда в то же мгновение входят их величества.
Вот и весь церемониал.
Музыканты почтительно поклонились королю и королеве. Королева в скромном темном платье, голова ее ничем не покрыта; седые завитки густых волос придают особое очарование ее несколько бледному лицу и слегка затуманенным глазам. Она садится в кресло у окна, выходящего в сад, - за окном виднеются деревья парка.
Король, стоя, отвечает на приветствие гостей и спрашивает, что привело их в этот дом, затерянный в одном из дальних кварталов Миллиард-Сити.
Четверо музыкантов с любопытством смотрят на бывшего короля, который держится с таким достоинством. У него почти еще черные брови, живые глаза и внимательный взгляд ученого. Широкая седая шелковистая борода падает на грудь. Серьезное выражение лица, невольно вызывающего симпатию, смягчено ласковой улыбкой.
Фрасколен заговорил немного дрожащим голосом:
- Благодарим, ваше величество, за то, что вы соблаговолили принять музыкантов, которым очень хотелось засвидетельствовать вам свое уважение.
- Мы с королевой благодарим вас, господа, и тронуты вашим посещением, - отвечает король Малекарлии. - На этот остров, где мы надеемся скоротать остаток бурной жизни, вы приносите с собою свежий воздух Франции. Как не знать вас человеку, хотя и погруженному в научные занятия, но страстному любителю музыки - искусства, которому вы обязаны своей славой в артистическом мире Европы и Америки. В рукоплескания, приветствовавшие Концертный квартет на Стандарт-Айленде, и мы вносили свою долю - правда, несколько издалека. И нам жаль, что мы слушали вас не так, как надо вас слушать.
Король просит гостей садиться, и сам занимает место у камина, мраморную доску которого украшает великолепный бюст работы Франкетти, изображающий королеву в дни ее молодости.
Фрасколену достаточно подхватить последнюю фразу короля, чтобы приступить к своему делу.
- Вы правы, ваше величество, - говорит он, - и мысль, выраженная вами, вполне оправдана, поскольку речь идет о том роде искусства, которым мы занимаемся, - камерная музыка, квартеты гениев классической музыки требуют интимной обстановки, которой не найти в многолюдных собраниях. Для камерной музыки нужна особая сосредоточенность.
- Да, господа, - говорит королева, - эту музыку нужно слушать так, как внимают небесным звукам, и ей подобает святилище…
- В таком случае, - вмешивается Ивернес, - да позволено нам будет на один час превратить эту гостиную в храм, где слушателями нашими станут только ваши величества. - Он еще не окончил своих слов, как лица короля и королевы оживились.
- Господа, - говорит король, - вы хотите… вы задумали…
- Это цель нашего посещения…
- Ах, - говорит король, протягивая им руку, - я узнаю в вас французских музыкантов, великодушие которых не меньше их таланта! Ничто… нет, ничто не могло бы доставить нам большего удовольствия!
И пока слуга приносит инструменты в гостиную и приготовляет все для импровизированного концерта, хозяева приглашают гостей прогуляться с ними по саду.
Затевается беседа, говорят о музыке так, как могут говорить о ней музыканты в самом тесном кругу.
Король высказывает свою любовь к этому искусству: он, видимо, чувствует все обаяние и понимает всю красоту музыки. Вызывая удивление слушателей, он обнаруживает хорошее знание композиторов, которых сейчас будет слушать… Он прославляет наивный и в то же время изобретательный гений Гайдна… Он вспоминает слова одного критика о Мендельсоне, выдающемся мастере камерной музыки, который умеет изложить свою мысль языком Бетховена… А Вебер - какая тонкая чувствительность, какой «изящный ум!… Очень своеобразный художник!
Бетховен, конечно, царь инструментальной музыки… В своих симфониях он открывает душу… Его творения не уступают ни в величии, ни в ценности шедеврам поэзии, живописи, скульптуры и архитектуры. Это светоч, который, перед тем как окончательно закатиться, просиял в «Симфонии с хором», где голоса инструментов так тесно сливаются с голосами людей!
- А ведь он никогда не научился танцевать в такт музыке!
Легко представить себе, что это весьма неподходящее замечание принадлежало Пэншина.
- Да, - с улыбкой отвечает король, - вот, господа, доказательство, что орган, необходимый музыканту, отнюдь не ухо. Сердцем, только сердцем он и слышит! И разве не доказывает этого несравненная симфония, о которой я говорил: ведь Бетховен сочинил ее тогда, когда был уже глух и не мог внимать ее звукам.
Затем увлекательное красноречие короля переносится на Моцарта.