Герберт пошел по дорожке, ведущей к полям и огородам, а моряк с журналистом углубились в лес.
Тут водились свиньи самых различных пород; но на редкость проворные животные и не думали подпускать к себе людей и разбегались в разные стороны. Через полчаса охотникам все же удалось поймать среди густых зарослей самца и самку, как вдруг в нескольких сотнях шагов к северу раздались крики. Крикам вторило какое-то страшное, звериное рычанье.
Пенкроф и Гедеон Спилет выпрямились и стали прислушиваться; свиньи, которых моряк не успел связать, разбежались.
- Да это голос Герберта! - воскликнул журналист.
- Бежим! - закричал Пенкроф.
И оба со всех ног побежали к тому месту, откуда доносились крики.
Спешили они не напрасно: когда дорожка, повернув, вывела их на поляну, они увидели, что какой-то дикий зверь, очевидно огромная обезьяна, душит юношу, повалив его на землю.
Пенкроф и Гедеон Спилет с быстротой молнии бросились на чудовище, сбили с ног и, освободив из его лап Герберта, прижали к земле. Моряк был могуч, как Геркулес, журналист тоже отличался немалой силой, и хоть пленник сопротивлялся, его связали так крепко, что он не мог пошевельнуться.
- Ты цел и невредим, Герберт? - спросил Гедеон Спилет.
- Да, да.
- Попробовала бы эта обезьяна растерзать тебя!… - с угрозой воскликнул Пенкроф.
- Да это не обезьяна! - возразил Герберт.
При этих словах Пенкроф и Гедеон Спилет взглянули на странное существо, лежавшее на земле.
Действительно, то не была обезьяна. Это было человеческое существо, - то был человек! Но какой человек! Дикарь в самом ужасном смысле этого слова, тем более страшный оттого, что дошел он до последней степени одичания.
Взъерошенные волосы, грязная борода, свисавшая на грудь, вместо одежды - набедренная повязка, какой-то рваный лоскут, блуждающие глаза, огромные руки с непомерно длинными ногтями, кожа на лице темная, под стать черному дереву, ступни заскорузлые, будто роговые. Вот какой был облик у жалкого создания, именуемого, однако, человеком. И невольно возникал вопрос: сохранилась ли душа у этого существа, или же уцелели одни только животные инстинкты?
- А вы уверены, что это человек или что он был когда-то человеком? - спросил Пенкроф журналиста.
- Увы! Сомнений тут быть не может, - ответил журналист.
- Так это и есть потерпевший кораблекрушение? - воскликнул Герберт.
- Да, - подтвердил Гедеон Спилет, - но несчастный потерял человеческий облик!
Журналист был прав. И всем стало ясно, что если пленник и был прежде разумным существом, одиночество превратило его в зверя, а не просто в дикаря. Он рычал, ощерив зубы, острые, как у хищников, и словно созданные, чтобы разгрызать сырое мясо. Должно быть, он уже давным-давно позабыл, кто он такой, отвык пользоваться инструментами, оружием, разучился добывать огонь. Он был ловок, статен, но, очевидно, эти физические качества развились в нем в ущерб качествам умственным.
Гедеон Спилет заговорил с ним. Но он, казалось, ничего не понял и как будто даже не услышал… И, однако, взглянув повнимательнее ему в глаза, журналист увидел, что разум этого существа еще не вполне угас.
А между тем пленник не отбивался и не пытался порвать веревки, связывающие его. Быть может, он смирился, увидев людей, увидев себе подобных? Или какое-нибудь мимолетное воспоминание заставило его почувствовать, что он вновь стал человеком? Убежал бы он или остался, если бы его освободили? Не известно; но колонисты и не собирались его освобождать; посмотрев с величайшим вниманием на несчастного, Гедеон Спилет сказал:
- Кем бы он ни был, чем бы ни занимался в прошлом и что бы с ним ни случилось в будущем, наш долг - отвезти его на остров Линкольна!
- О, конечно, - подхватил Герберт, - и быть может, нам удастся, окружив несчастного заботами, пробудить его разум!
- Душа не умирает, - сказал журналист, - и мы будем вознаграждены сторицей, если просветлим разум божьего создания.
Пенкроф с сомнением покачал головой.
- Во всяком случае, следует попытаться, - продолжал журналист, - хотя бы из чувства человеколюбия.
Действительно, таков был долг каждого человека и христианина. Все трое понимали это и хорошо знали, что Сайрес Смит одобрит их поступок.
- Что ж, не будем его развязывать? - спросил моряк.
- Быть может, он пойдет с нами, если развязать ему ноги? - предложил Герберт.
- Попробуем! - согласился Пенкроф.
И они разрезали веревки, мешавшие пленнику идти, руки же у него попрежнему были крепко связаны. Он встал и даже не попытался убежать. Его острый взгляд следил за тремя людьми, которые шли рядом, но, повидимому, неизвестный так и не вспомнил, что он сам - человек или что по крайней мере прежде был человеком. Пленник тяжело дышал, вид у него был угрюмый, но он не сопротивлялся.
По совету журналиста, пленника повели в хижину. Колонисты надеялись, что сознание его прояснится, когда он увидит свои вещи. Быть может, достаточно искорки, чтобы пробудить его затемненный разум, чтобы воскресить угасшую душу.