Собрание сочинений в 12 т. Т. 5

- Ноябрь, - ответил Герберт.

- А год?

- Тысяча восемьсот шестьдесят шестой.

- Двенадцать лет! Двенадцать лет! - повторил неизвестный. И внезапно убежал.

Герберт рассказал колонистам об этом разговоре.

- Наш несчастный пленник, - заметил Гедеон Спилет, - потерял счет месяцам и годам.

- Да, - прибавил Герберт, - значит, он прожил двенадцать лет на острове Табор!

- Двенадцать лет! - повторил Сайрес Смит. - Да, если двенадцать лет прожить в одиночестве да еще с пятном на совести, рассудок потерять нетрудно.

- По-моему, - сказал тут Пенкроф, - этот человек вовсе и не терпел кораблекрушения, а просто его отвезли на остров Табор в наказание за какое-то преступление.

- Пожалуй, вы правы, Пенкроф, - поддержал его журналист, - а если это так, то люди, высадившие его на острове, непременно вернутся за ним!

- И не найдут его, - заметил Герберт.

- Значит, надо отправиться на остров… - заметил Пенкроф.

- Друзья мои, - сказал Сайрес Смит, - не будем обсуждать этот вопрос, пока не узнаем, в чем тут дело. Я уверен, что несчастный исстрадался, что он жестоко поплатился за свои проступки, как бы велики они ни были, что он томится желанием открыть нам свою душу. Не будем пока принуждать его к этому. Он, конечно, все сам расскажет, и тогда мы увидим, как поступить. К тому же только неизвестный может сказать нам, надеется ли он, верит ли он, что когда-нибудь вернется на родину. Я лично сомневаюсь, что это будет ему дозволено.

- Почему же? - спросил журналист.

- Потому что, если его осудили на определенный срок, он ждал бы освобождения и не бросил бы записки в море. Нет, скорее всего ему был вынесен приговор, обрекавший его на пожизненное заключение, на вечное одиночество.

- Никак я не пойму одного, - заметил моряк.

- Чего же именно?

- Если двенадцать лет назад человека высадили на острове Табор, стало быть он уже много лет пребывает в том одичалом состоянии, в каком мы его и нашли!

- Вполне вероятно, - сказал Сайрес Смит.

- Выходит, он написал записку несколько лет назад!

- Без сомнения… однако по всему видно, что записка написана недавно…

- Да и не может быть, чтобы бутылка с запиской несколько лет плыла от острова Табор до острова Линкольна.

- В этом как раз нет ничего невероятного, - возразил журналист. - А может быть, ее уже давным-давно прибило к нашему острову.

- Ну, нет! - отвечал Пенкроф. - Не могло ее волной смыть с берега, и думать нечего - ведь на южной стороне полно скал, и она сразу же разбилась бы.

- Вы правы, - произнес Сайрес Смит, о чем-то размышляя.

- Да кроме того, - прибавил моряк, - пролежи записка несколько лет в бутылке, она наверняка попортилась бы от сырости. А ведь она была в целости и сохранности.

Замечание моряка было вполне правильным, в этом-то и заключалось самое непонятное, ибо записка, найденная колонистами, казалось, была написана недавно. Больше того, в ней точно указывались широта и долгота острова Табор, а это говорило о больших познаниях ее автора в гидрографии, которых не могло быть у простого матроса.

- Опять мы встречаемся с чем-то необъяснимым, - сказал, наконец, инженер, - но все же не следует вызывать на откровенность нашего нового товарища. Он сам расскажет нам все, друзья мои, когда захочет.

Прошло еще несколько дней; неизвестный не произнес ни слова и ни разу не вышел за частокол, окружавший плато. Не покладая рук, не теряя ни минуты, он работал на огороде, но поодаль от остальных, В часы отдыха он не поднимался в Гранитный дворец и довольствовался сырыми овощами, хотя все звали его к столу. Он не приходил ночевать в отведенную ему комнату и спал на плато под деревьями, а в ненастную пору прятался среди скал, - словом, он жил так же, как на острове Табор, когда его единственным пристанищем был лес; все попытки колонистов изменить привычки неизвестного были тщетны - им пришлось запастись терпением. И вот, наконец, в нем заговорил голос совести, и ужасные признания невольно сорвались с его губ, словно под воздействием непреодолимой силы.

Десятого ноября, около восьми часов вечера, когда колонисты сидели в сумерках под навесом, увитым зеленью, перед ними неожиданно предстал неизвестный. Его глаза как-то странно блестели, а на лице вновь появилось свирепое выражение.

Сайрес Смит и его товарищи были поражены, увидев, что неизвестный так взволнован: его зубы стучали, будто от озноба. Что с ним? Быть может, он ненавидит людей? Или ему надоело жить в семье честных тружеников? Или в нем снова заговорили кровожадные инстинкты? Колонисты так и подумали, услышав его бессвязную речь:

- Зачем вы меня привезли сюда? По какому праву разлучили с моим островком?… Что между нами общего?… Да известно ли вам, кто я?… Что я совершил?… Почему влачил свои дни там… в одиночестве? А что, если я изгнанник?… Если осужден умереть там, на острове?… Известно ли вам мое прошлое?… Быть может, я украл, убил… быть может, я отверженный и несу клеймо проклятия… Что, если мне место только среди хищных зверей… вдали от людей?… Отвечайте же… известно ли вам все это?