Капитан Сервадак очнулся только через два часа после катастрофы. Не сразу вернулась к нему память; однако первые слова, которые он произнес (что нас с вами удивить не может), были последними словами из достославного рондо, замершими на устах капитана при столь необыкновенных обстоятельствах:
…Что вас люблю, любить готов
И ради вас…
Вслед за чем, опамятовавшись окончательно, он проговорил:
- Позвольте, позвольте, что собственно здесь произошло?
Ответить себе на этот вопрос оказалось делом нелегким. Высвободив руку, он разгреб солому и высунул голову наружу.
Прежде всего капитан Сервадак огляделся по сторонам.
- Гурби развалился! - объявил он. - Должно быть, смерч пронесся!
Он ощупал себя: цел и невредим, ни единой царапины.
- Черт побери! А где денщик?
Он приподнялся и позвал:
- Бен-Зуф!
Тогда рядом с Сервадаком, пробив отверстие в соломенной кровле, вынырнула вторая голова.
- Здесь! - прокричал Бен-Зуф.
Можно было подумать, будто он только и ждал этого зова, чтобы ответить, как на перекличке.
- Ты что-нибудь понимаешь, Бен-Зуф? - спросил Сервадак.
- Понимаю, господин капитан, что тут, как видно, и будет наш последний перегон!
- Пустяки! Смерч, Бен-Зуф, самый простой смерч!
- Смерч так смерч, - философически ответил денщик. - Особых повреждений в костях нет, господин капитан?
- Нет, Бен-Зуф.
Через минуту оба были уже на ногах; расчистив место, где прежде стоял гурби, они нашли почти в полной сохранности свои вещи, приборы, утварь, и Сервадак спросил:
- А который собственно час?
- По крайней мере восемь, - ответил Бен-Зуф, посмотрев на солнце; оно уже довольно высоко стояло над горизонтом.
- Как, восемь часов!
- Никак не меньше, господин капитан!
- Неужели?
- Так точно, и нам пора идти!
- Куда?
- На наше свидание, конечно.
- Какое свидание?
- Да ведь у нас дуэль с графом…
- Ах, черт! - воскликнул Сервадак. - Я чуть было не забыл!
Но посмотрев на свои карманные часы, он рассердился:
- Да что ты мелешь, с ума ты сошел! Сейчас без нескольких минут два.
- Два часа утра или два часа дня? - осведомился Бен-Зуф, поглядывая на солнце.
Гектор Сервадак приложил часы к уху.
- Идут! - сказал он.
- Солнце тоже не стоит, - заметил денщик.
- В самом деле, судя по солнцу… Ого! Клянусь вином Медока!
- Что с вами, господин капитан?
- Да ведь сейчас, должно быть, восемь часов вечера!
- Вечера?
- Ну да! Солнце на западе, стало быть оно заходит!
- Вот уж нет, господин капитан, - ответил Бен-Зуф, - оно встает в полном акурате, как новобранец, когда бьют зорю. Глядите! Пока мы тут с вами толковали, солнце поднялось еще выше!
- Что же это такое? Солнце восходит на западе? - пробормотал Сервадак. - Да полно! Это невозможно!
Однако спорить против очевидности не приходилось: над водами Шелиффа поднялось лучезарное светило и плыло по западной части горизонта, там, где прежде оно проходило вторую половину своей дневной дуги.
Гектора Сервадака осенила догадка: вследствие какого-то совершенно невероятного, во всяком случае необъяснимого, космического переворота изменилось вращательное движение Земли вокруг оси, а не положение Солнца в межпланетном пространстве.
Как в этом разобраться? Неужто же невозможное стало возможным? Окажись сейчас возле Сервадака кто-нибудь из членов «Бюро долгот» Парижской обсерватории, капитан постарался бы получить разъяснения. Но так как Сервадак был предоставлен самому себе, то и сказал:
- Пускай разбираются астрономы! А я через неделю прочту в газетах, что они там придумали.
И, бросив размышлять о причинах столь удивительного явления, Гектор Сервадак обратился к денщику:
- В путь! Что бы ни случилось, пусть даже вся земная и небесная механика перевернулась вверх дном, я обязан явиться первым на место дуэли и оказать графу Тимашеву честь…
- Проткнуть его шпагой, - договорил Бен-Зуф.
Установив, что видимое движение Солнца происходит в обратном направлении, Сервадак и его денщик должны были бы обратить внимание и на другие перемены в окружающем мире, произошедшие в памятное мгновение новогодней ночи; будь они тогда способны наблюдать, их, несомненно, поразило бы, как невероятно изменились атмосферные условия. В первую очередь это коснулось их самих. Они чувствовали, что дыхание у них стало учащенным, как это бывает при восхождении на гору, когда воздух становится разреженным и, следовательно, менее насыщенным кислородом. Кроме того, голоса звучали глуше. Оставалось предположить одно из двух: либо притупился их слух, либо воздух вдруг стал хуже проводить звук, чем раньше.
Но в эту минуту Сервадаку и Бен-Зуфу было не до изменений физических свойств природы; они направлялись прямо к Шелиффу по крутой тропинке между прибрежных скал.
Погода отличалась от вчерашней, сплошного тумана уже не было. Небо, окрашенное в какой-то странный цвет, вскоре обложило тяжелыми, низкими тучами, и уже нельзя было проследить за светоносным путем Солнца от одного горизонта до другого. Все предвещало ливень или сильную грозу. Но дождь все не шел: очевидно, водяные пары еще недостаточно сгустились.