Собрание сочинений в 12 т. T. 8

- Да, - повторил доктор Саразен, - газеты Великобритании работают превосходно, ничего не скажешь. Речь вице-президента, ответ доктора Чиконья из Неаполя, изложение моего доклада - все схвачено на лету, прямо-таки сфотографировано. Вот оно: «Слово предоставляется доктору Саразену из Дуэ. Уважаемый член конгресса делает свой доклад на французском языке. Прежде чем приступить к докладу, он обращается к аудитории со следующими словами: «Прошу извинения у моих слушателей за то, что я разрешаю себе эту вольность, но вам, вне всяких сомнений, будет легче понять мой язык, чем мне изъясняться по-английски» И дальше пять столбцов петитом - изложение моего доклада. Трудно сказать, какой отчет лучше: «Таймса» или «Дейли телеграф». Точность и четкость удивительные!

В то время как доктор предавался этим размышлениям, в дверь постучали, и на пороге появился старший коридорный, который в своем безупречном черном фраке выглядел по меньшей мере церемониймейстером. Он осведомился, можно ли видеть «монсью», и подал ему визитную карточку. Англичане полагают своим долгом величать французов «монсью», так же как у них считается правилом вежливости называть всякого итальянца «синьор», а немца «герр». Возможно, они и правы, так как эта условность имеет одно несомненное преимущество: сразу определяет национальность данного лица.

Доктор Саразен, крайне удивленный, что в этом городе, где у него не было ни души знакомых, кто-то явился к нему с визитом, взял с подноса визитную карточку и с еще большим удивлением прочел на ней следующее:

«Мистер ШАРП - стряпчий.

93, Саутгемптон-роу, Лондон».

Он знал, что стряпчий соответствует французскому «поверенному», или, вернее, профессиональному законнику смешанного типа, представляющему собой нечто среднее между поверенным, нотариусом и адвокатом

«Какого черта надо от меня этому господину Шарпу? - подумал доктор Саразен. - Может, я, сам того не зная, уже впутался в какое-нибудь грязное дело?»

- Вы уверены, что это ко мне? - спросил он.

- О да, монсью, именно.

- Ну что ж, просите.

Церемониймейстер распахнул дверь и пропустил в комнату весьма странного субъекта, которого доктор с первого взгляда мысленно окрестил «мертвой головой». Это был еще не старый человек с маленькими серыми, пронизывающими насквозь глазками, с тонкими, словно высохшими губами, которые, раздвигаясь, обнажали ряд длинных белых зубов; впалые щеки, обтянутые пергаментной кожей, и землисто-серый цвет лица придавали ему сходство с египетской мумией, и все вместе взятое как нельзя более соответствовало определению доктора. Его тощая фигура с головы до пят исчезала под широким клетчатым, похожим на балахон пальто. В руке он держал дорожный саквояж из лакированной кожи.

Войдя в комнату, он быстро поклонился, поставил на пол свой саквояж и цилиндр и, усевшись без приглашения, отрекомендовался:

- Уильям-Генрих Шарп младший, компаньон фирмы «Биллоус, Грин, Шарп и К^о». Я имею честь видеть доктора Саразена?

- Да, сударь.

- Франсуа Саразен, не так ли?

- Вот именно.

- Из Дуэ?

- Да, я живу в Дуэ.

- Отца вашего звали Исидор Саразен?

- Совершенно верно.

- Итак, его звали Исидор Саразен…

Мистер Шарп вынул из кармана записную книжку, заглянул в нее и продолжал:

- Исидор Саразен умер в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году в Париже на улице Таран шестого округа, в доме пятьдесят четыре, в здании, где помещалась школа, которое ныне снесено.

- Все это так, - сказал доктор, все более удивляясь, - но не объясните ли вы мне…

- Мать его была Жюли Ланжеволь, - невозмутимо продолжал Шарп, - родом из Бар-ле-Дюк, дочь Бенедикта Ланжеволь, проживавшего в тупике Лориоль и, как значится по книге гражданских актов вышеупомянутого городка, скончавшегося в тысяча восемьсот двенадцатом году. Эти книги записей - в высшей степени драгоценное установление, мосье, поистине драгоценное. Гм… гм… у Жюли Ланжеволь был брат Жан-Жак Ланжеволь, тамбур-мажор тридцать шестого артиллерийского полка.

- Признаюсь вам, - перебил доктор Саразен, изумленный глубоким знанием его генеалогии, - вы, повидимому, лучше меня осведомлены обо всех этих подробностях. Действительно, фамилия моей бабушки была Ланжеволь, но это все, что я о ней знаю.

- В тысяча восемьсот седьмом году она покинула город Бар-ле-Дюк с вашим дедом Жаном Саразеном, с которым она в тысяча семьсот девяносто девятом году вступила в брак. Они обосновались в городе Мелоне и открыли там скобяную торговлю. Здесь они жили до тысяча восемьсот одиннадцатого года, года смерти Жюли Ланжеволь, по мужу Саразен. От их брака был всего один ребенок - Исидор Саразен, ваш отец. Здесь генеалогическая нить прерывается, и у нас имеется только дата смерти вашего отца. Эту дату нам удалось установить в Париже.