Собрание сочинений в 15 томах. Том 12

— Но ведь Уайтхолл — это империя, — сказал Верховный лорд; — Позволить загнать себя под землю — значит уже наполовину проиграть.

Однажды вечером распространился слух, что на Лондон будет пущено огромное количество ядовитого газа, и в этот слух поверили. В Ист-Энде началась страшная паника, обезумевшие толпы хлынули в Эссекс и Вест-Энд. В тот вечер немцы сбрасывали зажигательные бомбы, и, когда пожарные машины прокладывали себе путь в толпе, хлынувшей на запад, на улицах творилось что-то немыслимое. Сотни жертв, раздавленных, затоптанных, были доставлены в больницы, тысячи пострадали от бомб и пожаров.

Верховного лорда попросили посетить больницы.

— Неужели этим не может заняться королевская фамилия? — чуть ли не с раздражением ответил он, ибо его коробило от одного вида страданий. При мысли, что ему, быть может, придется встретить укоризненный взгляд страдальцев, сердце его сжалось. И тут же, меняя тон, резнувший даже его собственный слух, он прибавил: — Мне не пристало покушаться на популярность царствующего дома. Народу гораздо приятнее будет видеть членов королевской семьи, а у меня, бог свидетель, и без того хлопот по горло.

Миссис Пеншо поняла его, она-то прекрасно поняла, но широкая публика, которая не желает знать, что время и силы ее вождей имеют пределы, рассудила иначе: его сверхчеловеческую преданность долгу стали вслух, без стеснения называть бесчеловечностью. Верховному лорду становилось все яснее, что судьба не создала его народным кумиром. Он пытался ожесточить свое сердце, чтобы не чувствовать разочарования, но боль не проходила. Ибо сердце его было столь же нежным, сколь и великим.

Джерсон встречал нарастающую мощь воздушных налетов с нескрываемым удовольствием.

— Парижу достается куда больше нашего, — сказал он. — Эти немецкие зажигательные бомбы — страшная штука, они всю душу вымотают. Говорят, в Вестфалии будут применены репрессивные меры. Хорошо! Рим тоже прошлой ночью бомбили. Итальянцы этого не любят. Уж очень они чувствительный народ. Они могут взбеситься и кинуться на Парэмуцци, если мы не оставим их в покое. Но уж поверьте, бомбардировка — лучший способ пробудить от спячки нашего брата — англичанина. Он уже скоро начнет огрызаться. Британский бульдог еще не вступил в бой. Вот погодите, пока он не разозлится всерьез.

Его безобразный рот захлопнулся с лязгом, точно капкан, дождавшийся жертвы.

— На немецкие зажигательные бомбы может быть только один ответ: газ Л. И чем раньше мы его пустим в ход, тем лучше. Тогда весь мир увидит, что с нами шутки плохи.

4. Урок смутьянам

Но рядовой англичанин вовсе не был тем британским бульдогом, на которого возлагал надежды генерал Джерсон. Он совершенно не желал быть бульдогом. Он по-прежнему был живым человеком, настроенным весьма скептически, и его новомодные взгляды внушали острую тревогу руководителям нации. И воинственный пыл его по преимуществу обращен был не против указанного ему врага, но против того Владыки и вдохновителя, который один еще мог привести англичан к победе.

Декрет об охране общественной безопасности стал теперь в стране основным законом. Он, пожалуй, и не вполне соответствовал конституции, но диктатура вытеснила конституцию. Однако он повсеместно вызывал возражения. Всеобщая апатия сменилась духом противодействия, который проявлялся тем более дерзко, чем сильней его преследовали. На севере, на востоке и западе народ протестовал, возмущался, отказывался повиноваться. Непокорные рабочие нашли юристов, объявивших правление Верховного лорда незаконным, и собрали средства на организацию сопротивления. В доброй половине городов представители власти отказались подчиняться Верховному лорду, и их пришлось сместить при помощи военного суда. Никогда еще разрыв между стремлениями народа и волей имущих и правящих классов не был столь явным и столь глубоким. Какой же непрочной, оказывается, была верность империи!

Напряженное положение внутри страны и вне ее приводило Верховного лорда в отчаяние.

— Англичане мои, — говорил он, — англичане, вас обманули. — Он стоял с пачкой донесений о ходе мобилизации и повторял: — Нет, этого я не ждал.

Чтобы убедить эту героическую и нежную душу, что репрессии — суровая необходимость, Джерсону пришлось пустить в ход все свое умение. И, однако, именно потому, что Верховный лорд отошел в сторону и держался в тени в памятном случае с больницами, о нем сложилось неверное мнение, и репрессии, к которым он вынужден был прибегнуть, сочли естественным проявлением присущей ему жестокости и самонадеянности. Карикатуристы изображали его со свирепо выпученными глазами и злобным оскалом зубастого рта. А рукам его, право же очень красивым, придавали сходство с когтистыми лапами. Никогда еще на него так яростно не нападали. «Я должен быть тверд, — повторял он про себя, — пройдет время, и они поймут».