– Надо отдать ему должное, он очень трудолюбив, – заметил он немного погодя, чтобы его пример прозвучал более назидательно.
Оба родственника на какое-то время погрузились в раздумье.
– Один человек способен делать одно, другой – Другое… – проговорил мистер Джонсон. – Кто хочет преуспеть в торговле, тому бездельничать некогда.
Приготовления к похоронам проходили дружно и слаженно благодаря расторопности миссис Джонсон. Накануне печального события она извлекла из комода кусок черного сатина, принесла из кухни стремянку, достала коробку с гвоздиками и стала украшать дом черными бантами и фестонами, проявляя бездну вкуса. Она повязала черным крепом ручку дверного молотка, прицепила большой черный бант на рамку портрета Гарибальди, украсила черными лентами бюст Гладстона, принадлежавший усопшему, повернула вазы с видами Тиволи и Неаполитанского залива так, чтобы видна была только голубая эмаль, находя, что веселые пейзажи неуместны для печальной церемонии; в гостиную купили наконец новую скатерть лилового цвета, что уже давно замышлялось, и постелили вместо старой плюшевой в выцветших розах и амурах, которая уже давно выполнила свое предназначение. Выло сделано все, на что способно богатое воображение, чтобы придать уютной квартирке вид скорбного достоинства.
Она освободила мистера Полли от скучной обязанности рассылать приглашения, а когда до прихода гостей остались считанные минуты, отправила его вместе со своим супругом в сад, который узкой полосой обрамлял дом сзади, чтобы на свободе бросить последние штрихи траурных приготовлений. Она отправила их туда, ибо в глубине души была уверена – хотя это и казалось ей странным, – что мистер Полли не прочь улизнуть от своих священных обязанностей, а из сада был только один выход на улицу – через дом.
Мистер Джонсон достиг совершенства в искусстве выращивать овощи. Особенно хороши у него были сельдерей и горох. Он шел по узенькой стежке между грядками и рассказывал мистеру Полли, как трудно выращивать горох, какое это капризное растение и что приходится преодолевать, дабы получить вознаграждение за свои труды. Скоро из дому донеслись громкие голоса и смех, возвестившие о прибытии первых гостей, и напряженность последних минут ожидания спала.
Вернувшись в дом, мистер Полли нашел там трех экстравагантных молодых особ, розовощеких, шумных, в подчеркнутом трауре; они о чем-то увлеченно болтали с миссис Джонсон. Каждая по старинному английскому обычаю расцеловала мистера Полли.
– Это ваши кузины Ларкинс, – сказала миссис Джонсон. – Это Энни! (неожиданные объятия и поцелуй), это Мириэм! (крепкие объятия и поцелуй), а это Минни! (долгое объятие и поцелуй).
– Очень рад, очень рад! – бормотал мистер Полли, слегка помятый и полузадушенный этими горячими объятиями.
– А вот и сама тетушка Ларкинс, – сказала миссис Джонсон, когда на пороге появилась более дородная и поблекшая копия трех молодых девиц.
Мистер Полли в приступе малодушия чуть не обратился в бегство, но от тетушки Ларкинс не так-то легко было отделаться. Потискав мистера Полли в своих могучих объятиях и громко его расцеловав, она схватила его за руку и принялась бесцеремонно разглядывать. Лицо миссис Ларкинс было круглое, добродушное и все в веснушках.
– Я бы узнала его где угодно! – с жаром воскликнула она.
– Ах, послушайте, что говорит мама! – сказала кузина по имени Энни. – Она мистера Полли и в глаза никогда не видала!
– Я бы узнала его где угодно! – повторила миссис Ларкинс. – Ведь это сын моей дорогой Лиззи. У него ее глаза! Удивительное сходство! Что же касается того, видала я его или нет, то, да будет тебе известно, я качала его на своих руках. Да, качала!
– Ну, сейчас уж не показать! – прыснула Энни.
Все три сестры громко расхохотались.
– Скажешь тоже, Энни! – сквозь смех проговорила Мириэм, и в комнате некоторое время царило буйное веселье.
– Прошло то время, когда меня качали на руках, – заметил мистер Полли, почувствовав необходимость что-то сказать.
Его слова вызвали такой восторг, что и более скромный человек, нежели мистер Полли, поверил бы, что сказал нечто необыкновенно остроумное.
Мистер Полли не удержался и выпалил еще одну фразу, почти такую же удачную.
– Теперь уж моя очередь кого-нибудь качать, – сказал он, лукаво поглядывая на тетушку.
И снова все расхохотались.
– Чур не меня! – поддержала шутку миссис Ларкинс. – Благодарю покорно! – добавила она, и все застонали от смеха.
Семейство Ларкинсов показалось мистеру Полли очень милым: с ними ему было легко. Они все еще продолжали хихикать, воображая, как мистер Полли станет качать на руках их мамашу, когда мистер Джонсон, вышедший на звук колокольчика, ввел в гостиную сгорбленную фигуру, при виде которой миссис Джонсон воскликнула:
– Это вы, дядюшка Пентстемон?