Не всегда просыпается от шлепков. Одно наверно даёт ему помощь – положить вниз лицом.
Будилка у нас с припёком. Настукивает только лёжа. Вот взял моду. Всех побудит, а сам всё лежит лежнем!
Перекувыркнула – зацокал!
В близких минутах вшатнулась мама с полной крынкой вечорошней нянюки.[82] Налила доверху в кружку. Потом внесла на рушнике пышную, подъёмистую кокурку.[83]
– Прошу, гостюшка, к нашему к хлебу. Всё свежьё… – Высокую уёмистую кружку с молоком мама прикрыла хорошей краюхой кокурки. – Присаживайтеся к столу… Стесняться будете опосля.
Михаил вроде как против хотения – в гостях, что в неволе, – подсел к еде.
Мама заходилась стелить ему на сундуке.
– Покойной ночи, Михал Ваныч! – рдея, пропела Луша.
– Заименно, девушки, – на вздохе откликнулся Михаил и заботливо засобирал мякушкой со стола крошки. Нападали, когда мама резала кокурку.
Мы с Лушей выходим.
На улице пусто, тихостно, темно. Нигде ни огонёшка.
Только у нас смутно желтело одно окно.
Луша посмотрела на то чахоточное окошко долгим печальным взглядом. Усмехнулась.
– Луш! Ты чего?
– Чудно… Жениху стелют в доме невесты. А невеста в глухую ночь – из дому!
– Не вяжи что попыдя. Какая я невеста?
– Нюр! А не от судьбы ль от своей отступаешься? Ну разуй гляделки! Парняга-то какой!
– Ну, какой? Чего суёшься не в своё корыто? Всякой дыре ты гвоздь!
– Скажешь, тупицею вытесан?
– Вот ещё…
– То-то! Чеснотный… Не гульной… Любочтительный… С лица красовитый?.. Красовитый. Не дурнохарист[84] какой… Есть на что глянуть. Умный?.. Умный. Не подергулистой[85] какой… Работящой?.. Работящой. Не вавула…[86] Рукомесло при нём в наличности. Не отымешь. Штукатур на отличку! Руки у парня правильно пришиты! Сюда ж клади… Не мотущий.[87] Правда, малешко вспыльчивый, так зато обрывистый.[88] Пыль его бы-ы-ыстро садится… Пыль присела, и он уже не кирпичится… Зла ни на кого не копит… Весёлый. Гармонист. Танцор. Обхождением ласковый… Обаюн[89]… С таким наводить дружбу – праздник…
– Стоп, стоп, стоп! Когда ж ты всё это разглядела?
– А вот разглядела… Хорошенько сто раз подумай, чтоб не вышло как у той… Рада была дура, что ума нема, откинула от себя золотого кадревича. А потом возжалела. Сама кинулась за ним ухлёстывать, только голяшками сучит.[90] Да внапраснушки… Подумай, ну чем Блинов не взял?
– Я давно-о, Луша, подумала. Есть любодружный Лёня. Большь мне никого не надобе.
– Лёня да Лёня! Что в Лёне-то?
– А то, что в третьем ещё классе сидела с Лёнюшкой за одной партой!
– Хо! Стаж терять жалко?
– Жалко.
– А ты не жалей. В пенсионный срок могут и не зачесть! А что касаемо меня… Когда я в первый раз увидала его, сердечко у меня ахнуло… Вот выбирай я… Чёрные глаза – моя беда. Я б потянула руку за Михал Ваныча. У Михал у Ваныча глазочек – цветик чернобровенькой…
– Э-э, мурочка любезная! Суду кое-что ясно… Суду кое-что ясно… Повело кобылку на щавель… Похоже, потаёница, скоропалительно врезалась? Во-он чего ты светишься вся, как завидишь его! Во-он чего дерёшь на него гляделки! Стал быть, иль нравится?
– Наравится не наравится… Ох-охонюшки… Высокуще висит красно яблочко… Не дотянуться… Тут, Нюр, ни с какого боку паровой невесте[91] не пришпилиться. Да только увидь он мои кособланки…[92]
– Кончай этот придурёж! Не жужжи наговор на свои царские стройняшечки!
– И всё равно… Не приаукать мне Михал Ваныча. За тобой, за горой, никого не видит… Белонега…[93] Везучая… До тебя Боженька пальцем дотронулся… Красёнушка писаная совсемуще омутила печалика…
Где-то на дальнем порядке кипел лужок.[94] Несмело ударила гармошка, и парень запел вполсилы. Трудно, будто на вожжах, удерживал свой счастливый бас:
Луша было снова поставила тоскливую пластинку про Михаила.
Я оборвала её:
– Да кончай же этот угробный трендёж! Ну, закрой свою говорилку. Не шурши… Ты только послушай, что поют!
Подгорюнисто жаловалась девушка:
– Счастливица… Есть к кому бежать, – вздохнула Луша.
Парень вольней пустил гармошку.
Взял и сам громче, хвастливей:
Девушка запечалилась:
И тут же ласково, требовательно:
С весёлым, посмеятельным укором ответ кладёт парень: