Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

Просмотрено Военной Цензурой

Кто же это бросает мне такие строгие послания? Отпускаю глаза на низ. На отправляльщика.

Гм-м…

ППС 1419–1279-й стрелк. Полк 3-й б-н.

Политрук 3-й роты ПТР Привмин.

Переворачиваю почтовую карточку.

15/VII – 42 г.

Уважаемая Анна Фёдоровна!

Уже более двух месяцев как Ваш муж Михаил Иванович Блинов не получает от Вас писем, это отражается на его настроении. Он очень беспокоится о Вас и детях.

Ваш муж, отличный боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии и заслужил, что бы ему из дому писали письма почаще.

Может быть Вам нужно в чем-нибудь помочь, то в пределах наших возможностей, мы можем это сделать. Если Вы сами не хотите огорчать мужа, то пишите ему почаще.

Напишите мне, если будет время, кк Вы живете.

С приветом

Политрук 3й роты ПТР Привмин

Досекретничалась девка!

Боялась правдынькой тревожить Мишу.

Так он, колотун, сам побёг по буграм.[170]

С политруком я не ввязалась в переписку. Неровно стояли. Да и с чего возради чужому человеку свою душу выворачивать?

А Мише покаянно сочинила.

Мол, вконец замоталась. Круглосуточная работа, дети, козы, огород…

Про больницу и не упомянула.

Так он прислал из военной больницы. Из госпиталя. Вот это коротенькое. Помечено двадцать пятым декабря сорок второго. Последнее.

Дорогая моя Нюра я лежу в госпитали в Баку ранен я тижоловато в ноги но наверно мы из Баку уедим в Среднюю в Азию На этот адрест писмо не пиши я тебе сам напишу другоя я тебя только известил, что я ранен Нюра не бойсе что я уже совсем калека Писать больше нечиво дорогая моя супруга По всему видать что после лечения я приеду домой или в отпуск или насовсем лечат нас хорошо

До свиданья многоуважаемая моя супруга Анна Фед и многолюбящие детки мои доча Вера и сыночек Шура Желаю быть в жизни вашей всего наилучшего Блинов М И Писал лежа.

Я знала, в обмен на жёлтинские платки заграница слала нам в страну лекарства.

Может, думала я в ночной проходной за спицами при коптилочке – сторожу на дежурствия керосину не давали; жгла я помалу свой, из дому, на всё про всё получала я того керосину один литр на месяц, – может, думала я, самые разнужные лекарствушки за мои за платки попанут и в Баку на Мишины на ноженьки?

На ту пору в Баку жила его сестра.

В письме она рассказывала, как перед концом Михаил очень просил капусты. Купила капусты, крутнулась нести.

А тут дом обворовали. Паспорт стащили.

Живой рукой выхлопотала паспорт. Примчалась – вечор госпиталь пробомбили и Михаил погиб при военном действии.

Погиб.

В возрасте Христа.

Вскорости пришла мне выключка.[171]

«Сорок пятому году не досталось тетрадей —
За войну всю бумагу похоронки истратили…»[172]

20

У хорошего коня ровный бег,

у хорошего человека твёрдое слово.

В тридцать четыре я овдовела.

Но ещё долго давала вид хороший.

До сорока пяти всё звали девушкой. Всё сватались. Да только была я ко всем мышиным жеребчикам[173] дерзка. С перевивом.

Последний отказ мой был в сорок пять.

Прискакал тогда осенью один саракташский. Нагрянул из самой районной столицы! Стало быть, дери нос к небу. Кавалер всерайонного масштаба! Шишкарь!

Поздоровался с чересчур старательным поклоном, заложил руки за квадратную спинищу метр на метр, распавлинился и ну на рысях молча метаться с перевальцем из угла в угол по комнате, ровно тебе муравей в горячем котле.

Иль его, думаю, волнение забирает, на что никак вроде не похоже. Иль крупно запаздывает ещё куда. А сюда дождюрой его вбило. Пережидает.

А что, думаю, вот забегается бабыляй в смерть? Угорит? На кой-то мне такой барыш? Я и спроси масштабного жениха (а громадища был, с печку):

– А вы извините мне, кургузой душе, мою жёлтинску прямоту. Вы что ж, укушенный[174] будете?

А он как с перевальцем распохаживал, так и распохаживает всё в одной силе.