«Понять-простить». Есть недоступность чуда,Есть мука, есть сомнение в ответ.Ночь, шепот, факел, поцелуй… Иуда.Нет имени темней. Прощенья нет.Но, может быть, в тоске о человеке,В смятеньи, в спешке все договоритьОн миру завещал в ту ночь навекиПоследний свой закон: «понять-простить».«Там солнца не будет… Мерцанье…»
Там солнца не будет… МерцаньеКаких-то лучей во мгле,Последнее напоминаньеО жизни и о земле.Там солнца не будет… Но что-тоЗаставит забыть о нем,Сначала полудремота,Полупробужденье потом.Там ждет нас в дали туманнойПокой, мир, торжество,Там Вронский встретится с Анной,И Анна простит его.Последние примиренья,Последние разъясненьяСудеб неведомых нам.Не знаю… как будто храмНемыслимо-совершенный,Где век начнется нетленный,Как знать? быть может, блаженный…Но солнца не будет там.««Пора смириться, сэр». Чем дольше мы живем…»
Пора смириться, сэр
А. Блок«Пора смириться, сэр». Чем дольше мы живем,Тем и дружить с поэзией труднее,Тем кажутся цветы ее беднееПод голубым беспечным ветерком.Наш ветер – северный. Он гнул дубы и ели,Он гулом отзывался вдалеке,Он замораживал на языкеСлова, которые слететь хотели.На чужую тему
Так бывает: ни сна, ни забвения,Тени близкие бродят во мгле,Спорь, не спорь, никакого сомнения,«Смерть и время царят на земле».Смерть и время. Добавим: страдание,…Ну, а к утру, без повода, вдруг,Счастьем горестным существованияТихо светится что-то вокруг.Памяти М. Ц
Поговорить бы хоть теперь, Марина!При жизни не пришлось. Теперь вас нет.Но слышится мне голос лебединый,Как вестник торжества и вестник бед.При жизни не пришлось. Не я виною.Литература – приглашенье в ад,Куда я радостно ходил, не скрою,Откуда никому – путей назад.Не я виной. Как много в мире боли.Но ведь и вас я не виню ни в чем.Все – по случайности, все – по неволе.Как чудно жить. Как плохо мы живем.Мадригал Ирине Одоевцевой
Ночами молодость мне помнится,Не спится… Третий час.И странно, в горестной бессонницеЯ думаю о Вас.Хочу послать я розы Вам,Все – радость. Горя нет.Живете же в тумане розовом,Как в 18 лет.1971Проза
Веселые кони
1
Война мало изменила жизнь Стебницких. Только Анна Николаевна стала еще больше и еще восторженнее говорить, появились в ее доме шарфы и кисеты, и иногда бывали собрания благотворительного кружка.
Но так же, как и прежде, по субботам покупались у Балле пти-фуры, в приятном беспорядке расставлялась мебель и зажигалась низкая, тяжелая лампа, горничная в белой наколке разносила в маленьких чашках чай.
Анна Николаевна давно мечтала устроить у себя салон, но удавалось это плохо. То ее гости садились за карты, – бридж или, что было уже совсем скверно, винт, – то разговор велся неподходящий, сбиваясь с высоких, волнующих тем на мелкие сплетни.
Теперь помогла война. Карты были изгнаны решительно под тем предлогом, что грех теперь проигрывать деньги, которые можно отдать на раненых, и кроме того для салонных бесед нашлась великолепная и незаменимая тема.