Больной мало-помалу и как будто поневоле к жизни возвращался. Воздыхания его слышны были; часто проливал он такие слезы, каковые чувствительные люди, различающие разные действия печали, признавают за слезы сердечные. Он сам подвигнут стал несказанным о нем попечением Сиднея.
— Как, государь мой, — говорил ему раненый в ту минуту, когда казался он спокойнее прежнего, — ты человек, а в тебе не каменное сердце! Ах! верь мне, что я чувствовать благодарность способен, но чего ты надеешься? Сохранить жизнь мою, жизнь, сей источник лютейших мне несчастий! Когда уже нашел я в тебе существо благотворное, то пусти умереть меня.
— Как, — ответствовал Сидней, взяв за руку пленника, — ты не хочешь любить меня? Я агличанин, ты мне кажешься рожденным во Франции; но для Сиднеева сердца нет на свете сем врага. Он тебя утешит, он друг несчастных.
— Есть друзья на свете? Ах, государь мой! я столько жил... Душа моя скорбию отягчена; ты видел меня в бешенстве, ты видел, как я метался на людей... Они сделали меня варваром.— По сих словах полился источник горьких слез из очей сего неизвестного человека. — Нет, я не злодей, — говорил он, — я не чудовище, я имею сердце... Я его имею, и вот мое несчастие... — Сидней его обнимает.
— Ободрись, — говорит ему, — душа моя тебе отверста; без сомнения, жестокость сия тебе неприлична; я усмотрел душевное свойство твое сквозь твоея лютости; оно изображено было на лице твоем, обезображенном текучею кровью.
— Далеко, государь мой, — отвечает ему чужестранец, — далеко от того, чтоб я был бесчеловечен; суди о моем отчаянии. Я принужден стал себя унизить до того, до того ожесточиться... Я сам себе ужасен. Люди, недостойные сего имени! Вы знаете, создан ли я был любить вас!
— Но скажи мне, — говорил Сидней, — где ты жил? Не в лесах ли между чудовищ?
— Ах, если б жил я только с ними! — прерывает пленник. — Но нет. Я жил между людьми, жил в самом Париже.
Великодушный агличанин нечувствительно привлек его к повествованию его несчастий.
Позвольте, господа, поднести вам по рюмке вина и выпить мне самому. Послушайте меня, вы узнаете Сиднея, прямого философа.
— Ты мне кажешься, — говорил ему пленник, — достоин того, чтоб я оправдался; узнай мои бедствия и рассуди, справедлива ль та ненависть, которую имею я и к людям и к себе.