Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2

Теперь, матушка, намерен я сказать вам жалость. Сегодня, будучи у графа Г. Г.,[1] увидел я в передней Е. И. Чевкину в нищенском почти платье и в пребеднейшем состоянии. Сказывают, что родня их С. М. Кузьмин совсем от них отступился. Я весьма был тронут сим позорищем. Живет она и с сестрою своею у С. С. Меженинова.

Я за час перед сим приехал из русской комедии «Демокрит». Балет был «Аполлона и Дафны». Хочу садиться ужинать один, и я думаю, что мне кусок в горло не пойдет. Обыкновенно у тех людей аппетит невелик, у которых радости мало; а я здесь никаким образом спокоен быть не могу.

Прости, матушка. Не забудь меня, не забудь моих комедий и тем докажи, что ты меня любишь.

Mon cher ami! La lettre a ma soeur vous dira 1'etat de mon ame. Je vous jure, mon cher, que rien ici ne peut me consoler de notre separation. Aimez moi toujours. Ce la seul chose, de quoi je vous supplie. — Pour executer vos ordres j'etais aujourd'hui a 1'Academie, mais le libraire n'etait pas la. Demain j'irais et j'acheterais s'il le peut les oeuvres de Corneille. Adieu.[2] Сергею Герасимовичу [3] нижайший поклон.

Для известия:

Графа П. Г. Чернышева дочь помолвлена за брата князя Василья Борисовича Голицына.

С. В. Нарышкин определен в должность сенатского экзекутора.

У А. П. Сумарокова обе дочери лежат в оспе.

По дофине здесь надет траур на две недели, и, кажется, еще на шесть недель по датском короле, да на две по брате короля английского. Я, приехав сюда, еще цветных кафтанов не надевал, а ношу все черный и должен носить его еще недель девять. Больше писать истинно нечего. Простите.

Сестрице Анне Ивановне желаю здоровья и охоты писать ко мне.

Сестрице Марфе Ивановне желаю того же.

Сестрице Катерине Ивановне желаю того же и меньше резвиться.

Брату Александру Ивановичу желаю великих успехов в высоких науках.

Братцу Петру Ивановичу желаю того же и меньше с печи прыгать.

Об И. Л. Якине всевозможное старание приложить не оставлю.

14

[Апрель 1766].

Матушка сестрица и любезный друг.

Сколь много обрадовался я, мой любезный друг, получа от тебя строчку на прошедшей почте. Воображение то прошло уже теперь, которое меня мучило. Я иногда думал, что ты болен; а иногда помышлял и о том, не сделался ли ты против меня холоден, без малейшей к тому с моей стороны причины. Знай, что ты с сестрицею мне столько любезны, что я для вас жить хочу; а на то требую от вас в награждение, чтоб вы нашей спокойною жизнию меня утешали.

Ныне страстная неделя, и дух мой в едином богомыслии упражняется. В животе моем плавает масло древяно, такожде и орехово. Пирог и с миндалем, щепки и гречневая каша не меньше помогают мне в приобретении душевного спасения. Вчера и сегодня обедал я у М. В. Приклонского; слушал завтрени, часы и вечерни, также был у обеден, одним словом, делал все то, что должно делать согрешившему ведением и неведением. И Ванька приносит на сих днях во грехах своих покаяние. Рассказывал он мне, что во время чтения Ефрема Сирина напал на него некоторый род дремоты, и бе видение страшно: пришел к нему некто из темных духов во образе человечестем, который весьма походил на нашего Астрадыма; пришел и вопросил его: «Где твоя душа?» Ванька мой вообразил себе, что то Астрадым, с которым он всегда обхаживался фамилиарно, ответствовал ему, не обинуяся, что он о душе своей ничего не ведает и что удивляется, какая нужда до души его — повару. Темный дух, раздраженный таковым гордым ответом, дал ему знать, кто он таков. «Я черт, а не Астрадым», — говорил он ему. «По крайне мере ты похож на нашего Астрадыма», — отмечал ему Ванька. «Я нарочно взял его вид, — сказал черт, — для того, что из смертных повар ваш более всех на меня походит». Ванька, увидя, что то прямо черт, а не Астрадым, вострепетал от сего видения и вдруг хотел было перекреститься, но почувствовал, что рука его не только не подымается, но еще опускается книзу и становится лошадиною ногою. Уже другая рука его была точно в таковом же превращении, и он стал на четвереньках. Великая и круглая глава его становилась отчасу продолговатое; волосы его ощетинились и стали гривою; лишь только глаза его остались в прежнем состоянии, ибо всегда были они лошадиные. Наконец, сказывал он мне, что он стал точно такая же лошадь, как наша правая коренная, которую я ныне нанимаю. Став лошадью, заржал мой Ванька и тем перепугал весь народ и себя самого так, что он очнулся и, пришед домой, поведа мне сие видение.

Впрочем, любезные друзья, намерен я вас просить о покупке мне чего-нибудь на летнее платье, также и камзола под коричневый кафтан, который у меня почти совсем нов. — Ежели у вас нет денег, то займити и уведомьте меня, сколько на то вы употребили, чтоб мог я по первой же почте перевесть к вам деньги, в которых ныне, слава богу, я недостатка не имею. Сделайте сию милость мне, как наискорее.— Простите.

M-r Porochine est congedie de la cour pour les impertinances qu'il a fait par raport de mademoiselle Cheremeteff.[1]

В Лазареве воскресенье погребали Бестужева.

Сколь различна их судьбина!

15

Петергоф, 26 июня 1766.