Читаем Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2 полностью

Но для чего возвышает наше воображение сей особливый и готский закон об отнятии дворянства чрез положенные сему закону границы? Злоупотребление сие приметя, короли наши старались уменьшить оное, если совсем искоренить невозможно. Карл IX, прежде нежель омочил руки в крови своих подданных, подписывал привилегии (1556) торговать морем марсельским, руанским и бретанским дворянам. Генрих IV, коего смерть вечно Франция оплакивать будет, привел сие счастливое начало в совершенство. Людвиг XIII, коего правосудие не потерпело закону купечества унижающему, дал (1629) следующий указ: «А дабы всякого чина и звания подданные наши возбуждены были к купечеству и торгу морскому, то объявляем волю нашу, что те, кои в оном будут упражняться, приобретут себе достойную честь, и притом повелеваем, чтоб все дворяне, кои сами для себя, или посредством каким, похотят вступить в обязательство и общество строить корабли для привозу нужных припасов и товаров, ни малейшего в том предосуждения дворянству своему не полагали». Наконец, Август времен наших, Людвиг XIV, сию самую ревность освящает торжественным повелением (1669), которого вступление достойно примечания. Сей государь, стремящийся ко всем родам величества и славы, взирал на предрассуждения, яко отец и государь; сожалел он о том, что подданные его, несмотря на все учреждения предков его о купечестве, еще почитают оное себе бесчестным. Восхотел он истребить сие варварское мнение, благо общее разрушающее, показал он море своему дворянству и рек ему: торгуйте... И сие дворянство, не хотя по самонравию своему оставить малую свою часть землицы, которую часто во внутренности государства окропляет оно слезами, не знает еще того, с которой стороны море нам граничит? Сии древние галлы, коих кровь течет в жилах наших, не вкоренили, конечно, в нас таковых заблуждений. Цесарь похваляет в своей истории их купечество и флот и Невстрию за то паче возвышает, а в сие время Великобританского острова жители имели только малые лодочки для плавания около берегов своих. Сии маленькие лодки превратились в плавающие замки, прелетающие от одного полуса к другому. Прежде нежели вышедшие из Германии франки ввели другие понятия, не бесчестно купечество по роду. Дворянин торговал так же, как и мещанин, и сим средством достигал до чести и чинов. Для чего же сей путь затворен? Купец, знающий купецкую науку и собравший великое богатство, знает свойство моря, берега и провинции, долготу и краткость переездов, опасности дорог, необходимости и интересы земель, нравы и обычаи народов, произведение каждого места, приготовления всех употребительных материалов, цены разных монетов, перемену вексельного курса, источник общего кредита и прямую меру хождения денег в жилах государственных. Сей человек живет только для того, чтоб в деле своем трудиться всевозможно, размышлять о том и оное содержать всегда в добром соединении. Для кого же будут публичные службы? Не оставят ли оные бедному дворянину, который страшится потерять свою честь, если сделает таковые заслуги? Предрассуждение побеждено уже в наших селениях, где дворяне старого поколения обогатились и возвысились купечеством. Неужель сие чудовище здесь пребудет, где новые дворяне хотели то забыть, что они коммерции имели? Неблагодарные, вы сами себя лишаете пропитания!

Мне пришла еще мысль, которую подвергаю я на суд моим согражданам и самой политике. Может быть, короли наши не помогли делу сему довольно; они прогнали страшное чудовище еще не совсем. Дворянство, обязанное законом делать различие между великим и малым торгом, представляет себе непрестанно погибель. Сии оба рода купечества разделены одною только линиею. Дворянство легко понимает, что, желая достигнуть до великого, надлежит часто проходить посредственное. О, если б возможно было отменить совсем тот закон, который полагает купечество вредным дворянству, и если б имя оного исчезло из монархии! Купечество есть здравое тело, от которого ничто не должно быть отрезано. Оставим вольности, благоразумию и склонности дворянства посвящать себя оному по изволению и избирать одну или другую часть. Ограничивать коммерции законом о вреде, происходящем от них дворянству, есть то же самое, как бы делать вал на брегах реки Нила, дабы воспрепятствовать плодородию земли, или презрить за то руду, что может принести она великое богатство.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза