Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.

Нюшка хотела было напомнить Степе, что они и так идут по важному делу, но как тут не послушать, о чем будут говорить колхозники...

И она вслед за Степой свернула с дороги.

У правления толпилось человек пятнадцать мужиков. Ругаясь и выкрикивая угрозы, они осаждали Ваню Селиверстова, который стоял перед ними на ступеньках крыльца в распахнутом ватнике и в сбитой набок кепке. С первых же дней артельной жизни Ваню как комсомольца и грамотея выдвинули работать в правление колхоза: он был и счетоводом, и учетчиком, и делопроизводителем.

— Граждане! Я вам русским языком поясняю, — тяжело дыша, говорил Селиверстов, — ну нет Егора Петровича. В район уехал, на совещание... А другие члены артели вместе с сознательными колхозниками в роще бревна пилят... для артельной конюшни стараются. А вы в такой день от работы отлыниваете да еще бузу поднимаете...

— Ты, Ванька, нас не учи! И зубы не заговаривай! — пьяно покачиваясь, закричал на него голенастый, сухой, как жердь, Тимофей Осьмухин. — Мы теперь вольные казаки. Выдавай бумагу — и баста!

— Чего ему надо? — недоумевая, спросил Степа.

— Назюзюкался, вот и несет околесицу! — фыркнула Нюшка.

— Ну, ну! — прикрикнул на нее Прохор Уклейкин. — Укороти язычок-то, балаболка! Сидите там в школе, не знаете ничего. Колхозы-то распущаются...

— Как это? — опешила Нюшка. — Что ты, дядя Прохор?

— Вот тебе и дядя-тетя! — фыркнул Уклейкин. — Из Москвы такой приказ пришел. От самой партии. Во всех газетах пропечатано. Расходись, мужики, живи, как жилось...

Степа и Нюшка даже подались от Прохора в сторону. Кому ж не известно, что старик Уклейкин, как и его внук Семка, способен наговорить такое, в чем потом и за неделю не разберешься!

— Вот народ и выходит из артели, — кивнул Уклейкин на мужиков, осаждающих Ваню Селиверстова. — А теперь лошадей требуют...

— Выдавай бумагу, Ванька! — орал Осьмухин, напирая грудью на Селиверстова и все выше загоняя его по ступенькам крыльца.

Осьмухина поддержал Никодим Курочкин. Тыча Селиверстову пальцем в грудь, он все пытался втолковать ему, что раз мужики не согласны жить в артели, никто не имеет права задерживать их лошадей на общем дворе. И пусть Ванька сейчас же напишет распоряжение, поставит артельную печать, и они пойдут на конюшню за своими лошадьми.

— Да вы кто — дети малые? Младенцы грудные? — силился образумить мужиков Селиверстов. — Как можно? Я же прав таких не имею... Это правление должно решить.

— Да что с ним болты болтать! — Осьмухин махнул мужикам рукой. — Айда до конюшни!

Широкое лицо Селиверстова покрылось потом.

— Это... это знаете как называется! — задохнулся он, расталкивая мужиков. — По закону отвечать будете... Я вот в сельсовет...

— Нет уж, милок, подожди! — Курочкин крепко схватил его за плечо и подмигнул мужикам. — Посиди пока в чуланчике, не мешай нам...

Ваня ухмыльнулся, потом неожиданно присел, вырвался из рук Курочкина и, спрыгнув с крыльца, метнулся в сторону.

Но мужики быстро нагнали его, сбили с ног и, скрутив за спину руки, потащили в сени.

— Что вы делаете? Не смейте! Отпустите! — в один голос закричали Степа и Нюшка, бросаясь к мужикам.

Услышав знакомые голоса, Ваня обернулся.

— А-а, шекаэм! — обрадовался он. — Бегите в сельсовет! Или нет... лучше к Аграфене... — Ваня не договорил — его втолкнули в сени. — Пусть ворота закроет... ворота! — донесся его голос уже из-за стены.

— Сунуть и этих за компанию, что ли... — услышал Степа голос, и к нему потянулась чья-то рука.

Не раздумывая, он отпрянул в сторону и помчался вдоль деревни. Рядом бежала Нюшка.

Они влетели в ковшовский двор и едва не сбили с ног дядю Илью. Аграфены во дворе не было.

— Мужики идут!.. — хрипло крикнул Степа. — Лошадей забирать!

— Кыш ты, оглашенный! — замахал на него руками Илья Ефимович. — Опять тебе мерещится?

— Да нет же... Вот Нюшку спросите!.. Закрывайте ворота!..

Во двор с полной плетенкой сена за спиной вошла Аграфена. Нюшка бросилась к матери и коротко рассказала о том, что произошло у правления.

— Мужики? Осьмухин, говоришь? Пьяный? — побледнев, переспросила Аграфена.

Она быстро закрыла ворота, заложила их тяжелым засовом и спросила Илью Ефимовича, нет ли поблизости какого-нибудь бревна или доски, чтобы для большей прочности припереть ворота.

— А может, уйти нам подобру-поздорову... — начал было Илья Ефимович, но, заметив злой взгляд Аграфены, замялся: — Есть подпорки, есть... достану сейчас.

Он толкнул дверцу, ведущую со двора в сени, и скрылся.

Аграфена кинула взгляд на Степу и Нюшку и велела им уходить домой.

— Что вы, тетя Груня! — заспорил Степа.

А Нюшка сделала вид, что не расслышала слов матери. Она заглянула под сени и, обнаружив там старые, облепленные паутиной доски, закричала:

— Смотри, да здесь полно подпорок!

Аграфена с ребятами принялась подтаскивать к воротам доски. Не успели они поставить третью подпорку, как снаружи донеслись возбужденные голоса и в ворота забарабанили тяжелые кулаки.

— Илья, выдавай лошадей! Правление приказало! — закричал Осьмухин. — Бумагу на руках имеем.