Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.

Те приехали только к вечеру. Впереди всадников двигалось двое саней, груженных пятью тушами убитых коров и телок, а за ними, сгорбившись, шел Никита Еремин с женой и дочерью. Но Фомы-Еремы и его старшего брата Оськи среди них не было.

Оказалось, что, когда погоня стала настигать ереминский обоз, Оська пострелял из обреза всех коров и телок, потом вместе с Фомой-Еремой они выпрягли из саней лошадей и, вскочив на них, скрылись в лесу. Старика Еремина колхозники застали около мертвых коров в неутешном горе. Он проклинал душегуба-сына и требовал, чтобы того поскорее нагнали. Тут же выяснилось, что сани были набиты разным домашним скарбом, но в них не было ни одного мешка семенного зерна.

— Нечего мне увозить было. Все на заготовку сдал до зернышка. Хоть верьте, хоть нет, — упрямо твердил Еремин.

А еще через несколько дней в Кольцовке началось раскулачивание. Кулацкие хозяйства были выселены из деревни. У них отобрали лошадей, коров, запасы зерна, сельскохозяйственный инвентарь, машины и все эта передали молодому колхозу.

Выселили из деревни и Никиту Еремина. Перед отправкой в район он ходил по избам без шапки, всклокоченный, в шубе нараспашку, падал перед мужиками на колени и слезно умолял простить его прегрешения... Вот жил он, Никита Еремин, карабкался вверх, как глупая букашка по травинке, а подул ураган — и он сброшен вниз, втоптан в грязь, и даже собственные сыновья бросили его на произвол судьбы.

Еремин все пытался повидать Илью Ефимовича, лез к нему в избу, но Ковшов упорно отсиживался во второй половине дома. Все эти дни он жил в тревожном ожидании, что гроза может разразиться и над ним. И только через Фильку Ковшов решил сообщить Еремину, что его хлеб скрыт в надежном месте.

Наконец раскулачивание закончилось, деревня приутихла, и Илья Ефимович облегченно вздохнул — грозу пронесло.

Но сегодня, вернувшись из школы, Филька передал отцу, что директор школы просит его вечером зайти к нему на квартиру. ,

«Опять дела да наказы...» — чуть было не сказал Илья Ефимович, но, покосившись на сына, сдержался.

— Попозже велел зайти, — повторил Филька. — И чтобы не очень приметно...

— Времени хватит — схожу! — недовольно буркнул отец.

Поужинав, он вместе с Аграфеной задал коням корму, переждал еще немного и часам к десяти вечера отправился к школе.

После того как Савин перестал заходить в дом к Ковшовым, Илья Ефимович даже обрадовался: меньше будет беспокойства, тревожных разговоров, всяких неожиданных поручений.

Но Савин не забыл Илью Ефимовича. Он то приглашал его к себе на квартиру, то передавал с Филькой записки, то присылал школьного сторожа.

Задания и поручения росли с каждым днем. Особенно ошеломило Ковшова последнее поручение— поддержать на собрании Василия Хомутова и записаться самому в члены артели. Сначала Илья Ефимович наотрез отказался от этого: лучше он бросит все хозяйство и уедет в город, чем станет работать бок о бок со всякой голытьбой, вроде Груньки Ветлугиной и Егора Рукавишникова.

Илья Ефимович до сих пор помнит тот вечер, когда об этом зашел разговор. Савин кричал на него, топал ногами. Он доказывал, что хотя Ковшов и считается умным человеком, но сейчас действует глупо, опрометчиво, под стать Еремину и Шмелеву. Бежать в город Илье Ефимовичу уже поздно; скорее всего, он попадет под раскулачивание, лишится всего своего добра, и его, помимо воли, выселят из деревни. Выход остается только один — сделать искусный ход и вместе со всеми пойти в колхоз.

Осторожненько напомнил Савин и о спрятанных мешках с хлебом: достаточно ему, директору, сказать хоть одно слово, и Ковшову явно не поздоровится.

Схватившись за голову, Илья Ефимович, в свою очередь, закричал, что директор вьет из него веревки, превратил в своего подчиненного, но в конце концов вынужден был согласиться.

— Вот и договорились! — улыбнулся Савин. — Значит, так на собрании и скажете — умненько, душевно...

А после вступления Ковшова в колхоз произошли еще более неожиданные вещи.

На собрании членов артели, когда зашла речь об обобществлении лошадей, Савин предложил занять двор Ковшова, а самого Илью Ефимовича, как человека грамотного и хозяйственного, назначить старшим конюхом. Директора школы поддержали Игнат Хорьков и Василий Хомутов: «Послужи обществу, Ефимыч... Ты в конях толк понимаешь».

Пораженный, Ковшов начал отказываться, но, поймав сверлящий взгляд маленьких свинцовых глаз директора, махнул рукой: «Раз общество просит — уважу!»

«И зачем я ему снова понадобился? — раздумывал сейчас Илья Ефимович, шагая вдоль улицы. — Неужто Савин что-нибудь новенькое придумал? Может быть, еще лошадей голодом морить заставит или сапом заразить. С него станется... Школой заведует, детей учит, а сам, как матерый волчище, вцепится в горло — не оторвешь. И откуда только такой забежал в Кольцовку?..»